Одинокая орешина

В Гегароте, по пустынным улицам которого он сегодня бродил, встретилась ему одна старуха. Сидя на камне у порога дома, она напевала какую-то песню. Не заметила Вардуни — ни как он подошел, ни как отошел. Может, слепая? В каждом из покинутых селений оставалось еще по пять-шесть дворов. В основном старики. Ему вспомнились слова Камсаряна: «До конца своих дней человек должен быть предан тому роднику, из которого впервые напился». Конечно, учитель, но вы не находите, что селу еще и водопровод нужен? Зеленая идиллия сельского пейзажа обязательно должна дополняться городскими удобствами. Не чересчур ли мы с этим опоздали? Где еда — иди туда… И привычные слова родного языка могут порой звучать отвратительно. О еде тут, понятное дело, говорится в переносном смысле: где удобно и легко, где жить можно зажиточней, туда и отправляйся. Арам Вардуни не знал еще мрачного предания о том, как один выстрел заставил село опустеть. Он многого еще не знал.

На столе у него лежали старые и новые книги. Он листал их, читал, размышлял, на лбу его залегли морщины, карандаш легонько подчеркивал нужные строки. «Наше сердце обливается кровью, — это XIX век, Налбандян, — когда мы видим, что армянский крестьянин покидает горы и спускается вниз, в долину». Как еще Камсарян не привел эти строки? Стало быть, учитель, это застарелая боль. «Но вы-то, — нашел бы Камсарян тут же возражение, — сегодняшние хозяева, должны были знать, что болезнь старая, и найти средство для лечения. Разве его нет?» Учитель распалился бы, перешел бы на крик и, может, был бы прав. Мы эту болезнь пустили на самотек, не разобрались, какая внутри кость повреждена. Разве экономисты учитывают когда-нибудь в своих планах то, что народом пережито, разве учитывают аномалии его судьбы и характера? Наш народ в каждом своем поколении мечтал о лучших днях, тянулся к свету. И разве не естественно, что, дождавшись этих дней, он утратил терпение: вынь да положь все сегодня, сейчас! Тянется к свету, как подсолнух к солнцу. В нем пробудились при этом — да и как могли не пробудиться? — темные инстинкты. Это ведь тоже нужно учитывать. У нас есть фотография народа — маленькая, четкая, неестественная, как на паспорт. А нужна не фотография — нужен рентгеновский снимок!

Пепельница доверху наполнилась окурками, с потолка гостиничного номера свесилось настоящее живое облако, и Вардуни снова услышал песню старухи из Гегарота. Только вот ни одного слова не ухватила память. Что сейчас делает старая женщина? Хоть кто-нибудь еще открывает дверь этого дома? Или сыновья устроились в городе и у каждого на стене, в почетном углу, большой портрет матери? Может, под эту старинную песню она своих ребятишек баюкала или масло пахтала. Кто знает…

«Что, город у села только берет, ничего не давая взамен?» — «У нашего только брал», — холодно отрезал Камсарян. «Вы человек широких взглядов, педагог и не имеете права смотреть с полуразрушенной колокольни своего села». — «Нужно уметь смотреть глазами опустевшей земли. Если даже один квадратный метр опустеет. Что, у нас земли много? Да даже если бы много было!»

Ему вдруг захотелось прямо сейчас, среди ночи, позвонить Камсаряну, поговорить с ним, поспорить. В Лернасаре он еще не был, все оттягивал поездку. Боялся, может быть, столкнуться с этим селом лицом к лицу?.. А чего ему бояться?

Арам Вардуни родился и вырос в Ереване, и родители его оттуда же. Сумеет ли он полюбить эту трудную землю, жить среди этой тишины, здешнего чистого воздуха? Нет, нужно немедленно, прямо завтра ехать в Лернасар.

«Говорите, стирается грань между городом и селом? Как, если не секрет?.. Может быть, выстроить в селе трехэтажные общежития, а стежки в лесу заасфальтировать? Так можно не грань стереть, а само село. Но оно еще необходимо, ой как необходимо. И не только для того, чтобы каждое утро поить город молоком, но и для многого другого».

Что на это ответишь? Он погасил свет.

47

— Ну, поехали в Лернасар, — сказал Антонян и, заметив недовольное выражение на лице водителя, строго сказал: — И чтоб не фыркал. Важные гости, из Ленинграда. Ясно?..

Овик удивленно взглянул на Орловых — отца и сына. Что чужаки потеряли в этом пустом селе? Едут и едут. Заметил, что и лейтенант помрачнел. Выйдя в тот день из райкома, он сказал Овику: «Лернасар для меня теперь — ноль, стер я его со своей карты».

— Трудная дорога, — сказал Антонян, — спуски, подъемы. Сядьте получше.

— Откуда тут столько камней? — удивился Геворг Орлов.

— Чего-чего, а этого добра хватает. По камням мы миллионеры, — ответил Овик.

В ущелье звенела весна, и камни вроде бы ожили, обрели дыхание, в речке вода сделалась светлее, прозрачнее, цветущий миндаль напоминал костры, горящие голубым пламенем.

На повороте они увидели грузовик, ехавший им навстречу. Кузов был наполнен разным скарбом. В кабине, рядом с шофером, сидели двое пожилых людей — видно, муж с женой. А в кузове притулились среди вещей двое мальчишек.

Грузовик остановился, отъехал чуть-чуть назад, давая «виллису» дорогу. Но и «виллис» остановился. Гости вышли.