Одинокая орешина

Армену вдруг показалось: да, так оно и будет с часовней! Он представил гору без нее, и у него запершило в горле. Ореховые деревья нельзя разобрать и собрать — они останутся…

Разлил еще раз вино по стаканам.

— Ребята, давайте представим, что сейчас две тысячи двадцатый год, и мы — не мы, а наши внуки. Мой внук, значит, привез ваших внуков в село деда…

— Наш внук, — поправила его Наринэ.

— Во всех случаях ты старушка-бабушка, — засмеялся Ваге и добавил: — Между прочим, у наших счетных машин тоже уже есть бабушка. Третье поколение создаем. Как-нибудь я вас проведу к себе в институт, покажу. Они рядом стоят в нашем музее: бабушка, мать и дочь.

— А скучают друг по другу бабушка с внучкой?

— Сантименты поэта. Да и то не двадцатого века. Пощажу тебя, воздержусь от ответа.

Армен подыскивал фразу поостроумнее, но его опередил Манук:

— Как бы там ни было, Ваге, но и сегодня ребятишки видят во сне лошадь, а не вычислительную машину. Ребятишки двадцатого века!

— Мои дети не будут видеть во сне лошадей.

— Бедные дети…

— Итак, мы — наши внуки, — вернулась к игре Наринэ. — Как тебя зовут, Армен?

— Опять-таки Армен, Армен Саакович Камсарян. Меня назвали в честь деда, и я, разумеется, своего сына Сааком назову, а он, наверно, мое имя даст своему сыну.

— Ну а мой — сомневаюсь. Меня будут величать, скажем, Рудольфом.

— Думаю, что моя дочка даст все-таки своей мое имя… Значит, из нашей семьи в село приедут двое…

— Увидеть бы, что к этому времени от села останется, — вздохнул Армен почти со стоном.

— Кузница останется, — сказал Ваге. — Ее превратят в ресторан. Если найдут золото, тут построят поселок. Ну а кузница — экзотика. Вполне подходит для ресторана.

— И официанты будут входить с молотами в руках. Ах, тебе наш шашлык не понравился? И трах молотом по башке! А книга жалоб будет храниться в горниле. Если ты мужчина, сунь руку, достань.

— Часовню, значит, перенесут вниз. На ее месте построят гостиницу…

Над входом выбьют на мраморе: «Добро пожаловать. Мест нет».

Посмеялись. Потом стали серьезными.

— Что за дерево, Армен, на вершине горы?

— Орех.

— Под ним выстроят бар. Шик-модерн!

— Как ты туда забираться будешь?

— По канатной дороге.

— Прекрасно! — зааплодировала Наринэ.

— Что? — хмуро прервал ее Армен. — Что прекрасно?

— Ну ладно, пешком поднимемся, — сникла Наринэ.

Что происходит с Арменом? Откуда ей было знать, что творится в душе Армена, откуда было знать о спорах с отцом, а еще больше с самим собой?

— Вдруг внук твой будет еще более исконным-по-сконным? — добавила она.

— Да ладно вам, — примирительно сказал Манук. — Реальнее всего такая перспектива: не сегодня завтра отыщут золото, лет за десять с ним расправятся, а потом хоть трава не расти. Так что, когда лет через сорок придут сюда наши внуки, они увидят новые развалины: брошенный рабочий поселок, изрытый, изуродованный горный склон.

— Ты пессимист, Манук, — заметила Наринэ. — Я думаю, что в этих горах золота очень много — на сто лет хватит.

— Да, конечно, из-за нескольких граммов гору взрывать не станут, — согласился Ваге.

— Утешил! — бросил со злостью Армен.

— Я тебя не понимаю, — произнес Ваге очень серьезно. — Дома эти либо разрушат, либо они сами рухнут, здесь построят гостиницы, рестораны, проведут шоссе, будет работать завод по обработке золота. Разве плохо? Плюс — здешняя природа. Получится маленький швейцарский городок. А?

— Не нужна мне твоя Швейцария.

— Ты рассуждаешь в духе своего деда.

— А мой дед, между прочим, был учителем. Знал русский, французский, об армянском я уже не говорю. И при этом жил в селе.

— И ты живи, — съязвил Ваге, — хоть и не знаешь французского.

— Мой дед пятьдесят лет назад переводил Бодлера. Просто так, для себя. Однажды я эти переводы нашел среди бумаг… А ты откуда родом, Ваге?

— Предки из Лори. А я в Ереване родился. Беспартийный, не женат, судимостей не имею.

— Пока не имеешь, — вставил с полной серьезностью Манук. — Но есть еще Страшный суд!

— Ого! — удивился Ваге. — Куда я попал! Ну, поживем — увидим, кто из нас прав.

— Отец говорит, что в споре между добром и истиной он всегда на стороне добра. Истина, говорит он, не всегда добрая, но добро всегда истинно.

— А когда добро побеждало? — возразил Ваге жестко. — Оно только в книгах побеждает. В слабых, кстати, книгах. Победа за истиной! Выпьем!

— Выпьем, — отозвалась Наринэ. — Наши внуки будут умнее нас.

— Кто сказал? Разве мы умнее своих дедов?

— Да, ты, видно, не в деда. Он французский знал. Засмеялись.

Автор утверждает, что именно в это мгновение возле одинокой орешины раздался голос Огана Горлана: «Ребята, чем вы заняты? Ребята, что вы делаете?»

Значит, с улицы Абовяна дошагал он до самого Лернасара.

Конечно же, и тут его голос никем не был услышан, хотя здесь нет многотысячной толпы, а царит прозрачная деревенская тишина, по которой ой как давно уже тоскует мир.

52

— О, вы отлично поработали, — заметил Арам Вардуни.

— Едва успели восстановить одну стену, — возразил Геворг Орлов. — Будущим летом я на месяц сюда приеду. Геворг Испирян погиб, а я ношу его имя, значит, хоть дом его восстановить обязан.