Одинокая орешина

На глине… Нет! Не хочу дополнять сказанного: и… на руке преступника. Не хочу. Вне всякой связи с этим вспоминаю другого армянского пария, тоже черноволосого, черноглазого, которого я недавно встретил в горном селе. Мы поехали туда с американским писателем Вильямом Сарояном. Была поздняя ночь, пора было возвращаться домой, но нас попросили хоть на минуту зайти в один из домов поблизости. Мне объяснили, что там живет молодой человек, которого тяжелая операция семь лет назад приковала к постели. Он просил, чтобы Вильям Сароян хоть на несколько минут заглянул к нему. Мы пошли. Молодой человек лежал на высокой кровати, а перед ним на столе были газеты, бумаги, приемник. Увидев нас, он смутился, — наверное, не верил, что придем.

На стене была прибита доска, и на ней мелом написано какое-то предложение.

— Занимается с выпускниками десятилетки нашего вела, — объяснил кто-то. — Дием здесь настоящий класс. Все его подопечные поступают в университет.

Сароян неожиданно наклонился и поцеловал парню руки.

Почему я вспомнил все это? На доске были написаны буквы армянского алфавита.

Ну и что же?

Не знаю.

70

Какая ты, Армения?

Я искал тебя долго и болезненно.

Находил тысячи раз.

И не нашел.

Потерял…

И терялся в сомнениях и раздумьях.

Я искал тебя в лоне моей молодой родины и на полинялых картах, будораживших сердца и разум наших предков, в молитвах католикосов всех армян и в людской брани, где все мы поэты. Искал в пальцах моей бабушки, так похожих на старые, неломкие виноградные лозы, в первых школьных тетрадках моей дочери и в рукописях Матенадарана. В горячих спорах, когда приводится сразу двадцать вариантов спасения родины, упущенных нами в V, X, XVII веках, в 1915-м, 16-м, 17-м, 18-м годах. Искал в твоем молчании, в свадебных песнях, в беседах сельских стариков, в сомнениях молодого физика, работающего на электронном ускорителе. И в наивных песнях слепых ашугов. В еще более наивных криках души, которые неизменно начинались и кончались словами: «Когда у нас уже были врачи, такие-то нации еще не знали, что есть болезни и больные…» В поисках тебя я прошел горестный путь от Карса до Стамбула, увидел опустевшие долины, оскверненные могилы и густую тьму в окне вагона. И хотел найти тебя в дыхании сегодняшней Армении, на перекрестках истории, по которым наш поезд ни разу не проезжал безаварийно. И во встречах с детьми других народов. И всякий раз я чувствовал себя больным — ныли наши старые раны. В горькие свои минуты пытался избавиться от тебя, жить, как все живут на нашей маленькой планете, но для этого крови пришлось бы вытечь из моих жил — и надо было бы предать могилу моего отца. И я опять искал тебя на дорогах, в морщинах стариков, в кажущейся беспечности молодых людей, в самодовольных тостах, в смятении сердца, когда узнаешь, что где-то идет война или что в магазинах вдруг исчезли спички. Искал тебя на старых кладбищах, в родильных домах и в биографиях наших великих людей, таких схожих одна с другою и таких печальных.

В «Эскизах» я, может, скорее потерял тебя, чем нашел. Но потерял, пытаясь найти и веря в это. Найду ли? Не важно. Найдут другие. Не в том дело. Мы много потеряли на дорогах истории, и сокращать дистанцию приходится бегом. На бегу мы оглядываемся, оглядываемся, оглядываемся без конца. Так не поступает ни один бегун. Так нас могут опередить даже те, кто пока еще сзади. Нам кажется: если не оглянемся, забудем свою историю. Но прошлое — в нашей крови, в нашей судьбе, в молчании.

Я искал тебя в этом беге и хочу, чтобы ты бежала, глядя вперед.

После точки — снова в путь.

Искать тебя.

Сомневаться.

Находить.

Терять.

Жить для тебя.

1965–1976

КНИГА ВТОРАЯ

В сердце какой страны —

столько печали.

И столько прощения —

в сердце какой страны?

Ваан Терьян

Эта арка — словно каменное обрамление Арарата. Не расцвеченного на открытке, а настоящего. Место для арки найдено безошибочно. Поднимаешься по базальтовым ступенькам: шаг, второй, третий… последняя ступенька, и вдруг — Арарат в каменном обрамлении. Когда воздух прозрачный и нет тумана — картина ошеломляет.

«Весь мир пройди — вершины белей Арарата нет». Эту строку поэт как будто написал специально, чтоб ее высекли на арке.

Глядя отсюда на две вершины Арарата, каждый, на-верное, думает, что и сам мог бы написать эти стихи: просто ведь словесный портрет мгновения и ничего больше.

В проеме арки, будто на огромном каменном подносе, лежит Армения: лиловые лоскуты пашни, пестрые кровли домов, вдали ереванская телебашня. Город сам не виден, но чувствуешь биение его сердца. Отсюда не видится, но ты знаешь, что чуть в стороне — колоннада языческого храма Гарни.

От базальтовых колонн Гарни до этой базальтовой арки — вся наша история. А напротив безмолвно высится каменный свидетель этой истории — Арарат.

Непостижимой истории.

Строфа из прекрасного стихотворения русского поэта может, наверное, стать эпиграфом и к нашей истории: