Одинокая орешина

— Вчера в это время он играл, — сказала Мари, — а сейчас лежит в холодильнике корабля в цинковом гробу. Пустая штука жизнь, не правда ли?

— Если бы я не боялся международного скандала, я бы ему голову проломил, — начал Рубен. — Ведь и мускул не дрогнул на лице этого сукина сына. «Люди платили не для того, чтобы участвовать в похоронах. Они включают судовое радио не для того, чтобы слушать надгробные речи. Мы приготовили маски и хотим развлечься. Не забывайте — билет на поездку стоит четыреста долларов».

Несколько часов назад Рубен побывал у капитана мосье Жискара и от нашего имени попросил отложить сегодняшнее празднество. Нам это казалось вполне естественным: утром стало известно, что от инфаркта на рассвете скончался саксофонист оркестра, итальянец Микеланджело Сорди, Микаэл, или Миша, как мы окрестили его. Вчера он играл почти всю ночь.

Около трех часов ночи, когда пассажиры начали расходиться, когда оркестр ушел и бар закрыли, на палубе собралась большая группа. Микеланджело играл для них. Я ушел спать около четырех часов ночи, а он все еще играл, потому что, как он говорил однажды, играет всегда сам для себя. Каждый раз, когда он начинал новую мелодию, мне казалось, что он скончается во время игры — от крайнего напряжения чувств. Но он играл и играл все новые песни. Вчера вечером он выпил на палубе. Может, перехватил? За несколько дней мы с Мишей очень сдружились. Он не был дома шесть месяцев. Утром его в Неаполе должны были встретить мать, жена и две дочери.

Утром они придут в порт и примут своего близкого в цинковом гробу. Его похоронят на деньги, заработанные им за шесть месяцев. Наконец-то уснет бродяга, усталые его губы обретут покой.

— Этот негодяй капитан Жискар заявил, что по законам мореплавания они могут и не везти домой тело умершего, спустить на дно морское — и делу конец. «Каково это — мертвец на пассажирском судне, — говорит он. — Двадцать шесть часов — столько пути до Неаполя. А разрешается не больше двадцати четырех. Значит, мы и так проявили великодушие».

Рубен зло выругался. Мари не сделала ему замечания, просто отпила из своей рюмки, где оставалось порядочно водки. Ее должны были избрать королевой сегодняшнего маскарада. Она прошла предварительный тур и, значит, сейчас должна была быть в роли королевы. Мари было приятно, что она красивая. Мы тоже радовались за нее, приготовили маски на вечер, но Мари…

Шарль принес бутылку виски. Это было лучшее виски с витрины бара, мне очень хотелось его попробовать.

— Не надо, — сказал я, — у нас есть, не надо, Шарль.

Он посмотрел на меня с грустью, ничего не сказал, откупорил бутылку и принес льда.

— К вам хочет подойти Антонио, — сказал он, — спрашивает, можно ли.

Это был ударник оркестра.

— Можно, конечно, можно, Шарль, — разрешила Мари.

Антонио что-то сказал пианисту, тот кивнул, и оркестр плавно смодулировал в другую, более мелодичную мелодию, без барабанного боя. Антонио встал, рассек плотную массу танцующих и подошел к нам. Он не говорил по-французски, а мы — по-итальянски. Шарль налил ему виски, хотел добавить содовой и льда. Антонио жестом отказался. Виски было золотистым и переливалось в хрустальном бокале, как драгоценный камень. Антонио выпил залпом и посмотрел на нас теплым детским взглядом, потом оглядел каждого в отдельности.

— … — сказал он.

«Спасибо, синьоры», — это мы поняли. Он с сожалением махнул рукой и удалился так же незаметно, как и появился.

— Давайте в Одессе накостыляем капитану? — мрачно предложил Рубен. — Он же будет стоять там три дня и на берег сойдет. А, братцы?

— Вздор, — мягко возразила Мари, которая в этот вечер должна была быть королевой бала. И тут я заметил в центре зала танцующую королеву маскарада — кто она?..

— Давайте хоть этих подонков из оркестра поколотим, — продолжал Рубен.

— Кроме Антонио, — сказал я, — все шушера. Умер их товарищ, а они играют…

— Работа, — вмешался Ваге. — Они не виноваты, такая у них работа.

— Одну ночь можно было и не работать.

— Выпьем, — предложила Мари, — все равно в эту ночь нам не уснуть.

Я заметил, что ее взгляд тоже устремлен в центр зала, на королеву бала…

— Я подоспел в последнюю минуту, — говорил врач Олег Раскатов. — Меня вызвали по судовому радио, я как раз только уснул. Лицо Микеланджело напоминало лик святого, было как восковое.

Олег допил свою рюмку.

— Я отдам Шарлю магнитофон, пусть принесет виски, — сказал Ваге.

— Я же говорю, у меня еще целых двадцать четыре доллара, — мрачно прервал его Рубен.

— Не надо, — возразила Мари, — у нас есть пиво. Шарль не возьмет ни денег, ни магнитофона, принесет за свой счет, а жалко парня.

— Жалко Микеланджело, — сказал Рубен. — Вчера в это время он играл…

— А завтра в это время мы можем оказаться внизу, в цинке, как рыбные консервы. — Я не хочу, чтобы Рубен раскис. — Такова жизнь — се ля ви, как говорят любимые тобой французы.

— Гениальные машины погубят человека. Разрушается ядро человеческой души, и из этого распада энергия не выделяется. Состав человеческой души меняется, как изменился состав воздуха, воды.