Одинокая орешина

Судебная процедура шла своим чередом. Ребята по очереди повторяли прежние показания. Потерпевшие художники требовали строжайших мер, потому что это не простая кража. И вдруг одному из заседателей пришло в голову спросить:

— Почему вы взяли именно эти полотна? Там было много других.

— Это лучшие, — ответил один из обвиняемых.

Двое других согласно кивнули.

— То есть как? — не понял заседатель.

— На выставке нет больше хороших картин, — спокойно сказал второй парень. — Все остальные — так себе. Зря потрачены и холст и масло.

— У некоторых красивые рамки, — добавил третий, — но нас они не интересуют.

Зал шумел, и в шуме выделился голос:

— Искусствоведы нашлись, тоже мне!

А заседатель задал еще вопрос:

— Может, разъясните свою оценку?

Судья устало посмотрел на коллегу: нет у тебя других забот, что ли? Простое дело тянет, как жевательную резинку. Преступники признались, свидетели выступили, сейчас вынесем приговор, вернемся, зачитаем его — и баста!

— Оценку? — переспросил обвиняемый. — А что изменится, если мы разъясним?

— Во всяком случае — любопытно.

Это произнес один из потерпевших художников. Ему пришлось немало сил приложить, пока его картину приняли на выставку.

— В самом деле интересно, — послышалось с разных концов, — пусть говорит.

— Хотите поразвлечься за наш счет? — грустно спросил один из обвиняемых.

Судья решительно вмешался:

— Выяснение их вкусов не имеет отношения к сути дела.

— Снимаю свой вопрос, — не выдержал его сурового взгляда заседатель.

— Как не имеет? — возмутился вдруг художник, чья картина была в числе тех трех.

В зале сидела большей частью молодежь, друзья потерпевших и обвиняемых. Дело принимало любопытный оборот. Какой-то бородатый поэт без разрешения подошел к кафедре.

— Суд рассматривает серьезный вопрос, — сказал он. — Разве его не интересует, что за люди обвиняемые? Надо выслушать их.

Судья укоризненно посмотрел на заседателя: «Видишь, что натворил?»

— Кто дал вам слово, молодой человек?

— Поздно, — ответил бородатый, — я уже сказал, и все на моей стороне.

— Верно, браво! — раздались возгласы.

— Это не суд, а какой-то фарс, — крикнул с места художник, чей холст был в самой красивой рамке. — Кто такие эти желторотые, почему нас должны занимать их вкусы?

Один из обвиняемых скорбно отозвался:

— У вас, конечно, роскошная рама и краски французские…

В зале послышался смешок.

— Пусть говорят, — произнесли в один голос все три пострадавших художника.

— Ну что ж, — смирившись, махнул рукой судья, — только покороче.

В зале воцарилось молчание. Обвиняемые переглянулись, посовещались взглядами. Потом глянули на прислоненные к стене картины, которые принадлежали им только три дня. На одной была изображена молодая девушка вполоборота, видимо, на улице кто-то оскорбил ее, и она обернулась, чтобы узнать, кто это. Глаза ее выражали странную грусть за того, кто обидел: девушка пожалела его. И еще в глазах ее читалась боль. А вокруг кипела жизнь, хотя улицы на полотне не было. Улица, может, и слышала, как оскорбили девушку, но продолжала заниматься своими делами. И девушка была беззащитна, одна — среди людей. В ее глазах не было слез, только удивление: за что?

Так обвиняемый объяснил картину, говорил он сбивчиво, с трудом подыскивая слова, но зал слушал его напряженно. Слушал и судья.

Когда он кончил, раздались хлопки. Девушка, сидевшая рядом с автором картины, пожала ему руку: «Поздравляю!»

Говорили также и двое других — каждый о картине, которую он взял. После выступления третьего захлопали и зашумели все. Зло и презрительно смотрели на обвиняемых только остальные художники.

— Клянусь, это неплохие ребята, — шепнул заседатель, тот, который задал вопрос.

— Ну и что? — мрачно отозвался судья. — Что из этого? Разве не украли они картины?

А пострадавшие художники сияли, как именинники. Они о чем-то переговорили, потом один из них попросил слова.

— Но покороче.

— Я недолго, — сказал художник. — Мы посоветовались и дарим свои полотна этим ребятам. У нас нет претензий к ним.

Аплодисменты, шум, смех.

Судья окончательно растерялся.

Один из художников от имени всех троих вежливо обратился к обвиняемым:

— Ребята, вы только разрешите нам прежде экспонировать эти картины.

— Вы уж извините нас, — ответил кто-то из них.

— Объявляется перерыв, — перекрывая шум, как можно громче произнес судья. — Заседание переносится на завтра, на 11 часов.

Я не хочу сейчас рассказывать о том, чем кончился этот необычный процесс и какое наказание получили ребята.

21

В тот день в городе Крагуеваце шел дождь. Если бы такой дождь шел в кинофильме, мы бы сказали, что его снимали в другой день, когда шел настоящий дождь.

В тот день в Крагуеваце шел настоящий дождь, и природа не знала, какое число сегодня.

На лесной поляне у памятника собралась толпа.

Вначале памятник показался мне непонятным — то ли полураскрытые крылья ласточки, то ли обвалившаяся крыша дома, то ли нахмуренные мужские брови?..

— Это римская цифра пять, — объяснила переводчица. — Чтобы дополнить число жертв до семи тысяч пятисот, они расстреляли также мальчиков из пятого класса гимназии.