Одинокий пишущий человек

Мне обещали два выступления в Бруклине, один концерт на Брайтоне и где-то ещё, где кучковался клуб русских пенсов на богатых дотациях. Этот самый клуб обещал мне сто пятьдесят долларов за концерт, который они устроили в гулком спортивном зале ближайшей паблик скул. Весь зал, размером примерно с лётное поле, был тесно заставлен стульями, все стулья заняты пенсионерами. По-моему, было там тысяч пять человек, как на футболе. У меня, конечно, был микрофон – гулкий, издающий скрежет, – он звучал с тройным эхом, как объявления на вокзале. А в публике не затихая шла интенсивная общественная жизнь.

«Фима! – кричала куда-то в сторону двери полная дама из первого ряда, – идите сюда, я заняла вам место!» – «Тихо! Вы мешаете!» – кричали ей. «Это вы мне мешаете. Фима, сюда, сюда. Я заняла!» – «Тихо! Вы что, не видите, она начала читать!» – «Большое дело! Так она ещё раз начнёт…»

Там, в памятном спортзале у меня состоялась очень неспортивная схватка за гонорар с бойкой пожилой тёткой-организатором, которая после этого адского представления (долго мне снился этот кошмар) воровским движением сунула конвертик в карман моего пиджака, попутно снимая с лацканов невидимые ворсинки и пылинки.

«Подожди! – велел мой друг, тот, что договорился о выступлении и сопровождал меня на аутодафе. – Пересчитай деньги».

«Ты с ума сошёл?! – прошипела я. – Как я могу оскорбить человека подозрением…»

«Пересчитай, говорю!»

Я открыла конверт. Там лежали семьдесят долларов.

«У меня больше нету, нету! – закричала тётка, пятясь от нас и мельтеша руками. – Мои пенсионеры не в состоянии платить миллионы за билет! Я не знала, что писатели такие рвачи! Ну хорошо, я могу доплатить ящиком кошерного вина…»

«Платите! – играя желваками, процедил мой друг. – Тащите ваше кошерное говно».

Чернокожий сотрудник заведения был послан в кладовку, и мы загрузили наш трофей в багажник машины – ящик был полон самолётными бутылочками сладкого субботнего вина.

«Ты будешь это пить?» – усомнилась я.

«Буду, – ответил мой друг. – Мне абсолютно всё равно, что пить».

«А сколько человек пришло к тебе на Брайтоне?» – поинтересовался Губерман после моего возвращения в Иерусалим.

«Человек семнадцать…»

«Старуха, это успех! – сказал Игорь. – На меня там в первый раз явилось человек девять».

«Возьмёмся за руки, друзья…»

Да, заработки бродячего менестреля в те времена были весьма скромны, чтобы не сказать, ничтожны; билеты на концерт – дешёвыми, а накладные расходы на дорогу-постой – серьёзными. И потому организаторы подобных коммерческих концертов да и сами артисты-писатели-барды, голь перекатная, старались всячески уравновесить дебет-кредит. Какие там отели! Ночёвки-привалы обеспечивала, как правило, принимающая сторона.

Заводят тебя в съёмную квартирку где-нибудь в Нью-Джерси, в Гамбурге или в Амстердаме, предлагают скоренько помыться и перекусить чем бог послал – в окопе как в окопе. «А ночевать вы будете здесь, Диночка, – говорят ласково. – Мы тут обустроили кладовку, вот топчан сюда влез, слава богу. Дверь закрывать не стоит, она все равно не закрывается, да и вам чем-то дышать нужно… У нас здесь до вас Никитины спали и Мищуки – валетом. И Юлий Черсаныч… А на прошлой неделе здесь спал Игорь Миронович Губерман.

«Старуха, – сказал мне как-то Игорь на заре артистической нашей деятельности, – мы с тобой всегда спим в одной постели, но в разное время».

Вот как долгие годы выглядели мои гастроли.

Я прилетаю в новый, неизвестный мне город на рассвете (самый неудобный, потому как, ясен пень, самый дешёвый рейс), промаявшись с пересадками полтора дня. Тем же вечером у меня – первое выступление, и потому я мечтаю только об одном: лечь плашмя на манер покойника и смежить усталые вежды. Встречают меня милые люди, организаторы концерта; они симпатяги и бессребреники, но своя заветная маржа у них имеется: пообщаться с писателем.

«Сейчас мы, не заезжая домой, поедем смотреть на наш водопад!» – радостно сообщают мне.

«А нельзя ли где-нибудь… на диванчик… на топчанчик…»

Мне не нужны шикарные апартаменты, не нужна королевская кровать с резными столбами и пологом от москитов. Чёрт с ними, с москитами, я их никогда не интересовала. Я готова лечь на лавку, на скамеечку, на три составленных стула, на плетёный коврик у двери. Это правда: мне совершенно всё равно, где приклонить голову – этим качеством, кстати, я наградила Айю, героиню моей трилогии «Русская канарейка». Единственное, что я ненавижу в жизни, это «достопримечательности»: водопады, например.

«Нельзя ли мне сначала поспать?» – робко спрашиваю я. Но милые люди уверяют, что такого водопада я ни в жисть не видала, и мы на минуточку… только глянуть, ибо в 1875 году демократ такой-то… или республиканец сякой-то упал в данный водопад и остался совершенно невредимым. И даже, кажется, сухим.