Одинокое место

За все это время почти никто не поинтересовался, каково моим дочерям. Никто не пытался узнать, что они переживают. Правда, Бретт в письмах из Англии всегда отдельно интересуется девочками. На самом деле в эти годы мне хватает сил только на них. И все равно я выслушиваю друзей и поддерживаю их даже во время своей болезни. Я знаю, через что они проходят, что чувствуют они сами и их дети. Я хочу знать, хочу выслушать их, но также очень хочу, чтобы где-то оставалось место и для меня самой. Для моей грусти, моих сложностей, моего страха и тревоги.

Потому что они не дети. Мои друзья. Они взрослые. И переживают взрослую жизнь во всех ее проявлениях: с вином и водой, горем и радостью. Как объяснить: я прекрасно вижу, какая это непосильная ноша для моих дочерей. Они еще маленькие, учатся в средней школе, и я замечаю, какую угрозу несет для них моя болезнь. К тому же они единственные, кто ежедневно видит, насколько серьезно я больна.

Возможно, все дело в том, что в отношениях я обычно беру на себя роль родителя, мне трудно быть нуждающимся в заботе ребенком. И в дружбе я не всегда буду ребенком – только сейчас, когда переживаю кризис. Пока кризис, я не могу быть взрослой, разумной и выносливой. В этом сама суть кризиса. Ты падаешь, становишься маленьким. Теперь для тебя, как для ребенка, существует лишь черное и белое.

Возможно, кто-то думает: раз ты психолог, помоги себе сама, выслушай себя. Но чтобы были силы поддержать своих детей, я не должна поддерживать друзей во всех их печалях и тревогах. Сейчас не должна. Потом, позже. Но только не сейчас. В определенных рамках я могу выступить в роли жилетки или зеркала, но я совсем не тот человек, которому можно доверить все. Если вы хотите рассказать обо всем, лучше поговорите с кем-нибудь другим.

Эва-Лена с Литературного фестиваля в период лечения общалась только с одной подругой, и говорили они не о болезни. Они обсуждали работу, повседневную жизнь. Разговаривали как обычно.

Универсальных ответов не существует. Каждый кризис уникален. Вызывает различные реакции, требует особых стратегий.

Но почему все так плохо себя чувствуют? Почти все проходят через кризис. Или несчастливы. Наверное, отсюда и взаимное непонимание во время моей болезни. Потому что я думаю: только бы вернуть уверенность в завтрашнем дне, уж я-то точно буду бережно относиться к жизни. Благодарность. Мне кажется, люди, не страдающие серьезными заболеваниями, должны быть благодарны за все, что имеют. Но мир устроен иначе. Каждый из нас загнан в собственную систему страхов. Я придерживаюсь теории, что уровень страхов в отношениях должен находиться в равновесии, иначе отношения развалятся. Когда две системы сталкиваются, страх умножается и каждому индивиду становится только хуже. Потом, когда страх уляжется, – отношения можно возобновить. Когда есть пространство для понимания и поддержки, можно выдержать все превратности судьбы.

Как трудно с людьми. Трудно достичь взаимности. Я точно знаю, чего безумно хочу. Я хочу, чтобы кто-нибудь сказал: «Я понимаю, как тебе сейчас тяжело. И какая ты молодец, что со всем этим справляешься».

Сколько неожиданной агрессии. Я к такому не готова. Неожиданной доброжелательности тоже хватает. Но агрессия. Мне кажется, я нашла ответ на вопрос, откуда это все, в книге Сьюзан Скэнлон[46] «Ее тридцать седьмой год», под рубрикой «Смерть» (см. также «Дружба»).