Одинокое место

Бывают дни, когда мне тяжело дышать. Сердечная недостаточность? Я регулярно проверяюсь, делаю кардиограмму, потому что «Трастузумаб» может влиять на сердце. А раз уж мысль об этом возникла, она постепенно укореняется в сознании. Разве должно быть так, что настолько тяжело делать вдох? Джордж Майкл умер от кардиомиопатии. Но он принимал наркотики. А что это за свистящие звуки в груди? И усталость. Вечная усталость. Засыпаю на ходу. Чувствую зуд и сухость в глазах. На этой неделе укол мне делает не Ева, та в отпуске, а милая новенькая медсестра. Она спрашивает меня, как я себя чувствую. Я отвечаю, что ощущаю себя вялой и воздуха не хватает. Кажется, она тогда предложила подождать с уколом – посоветоваться с доктором, онкологом? Да, меня осматривают. Доктор трогает мои голени. Вроде одна нога толще другой, не отечность ли это? «Да нет, это все моя “неправильная” нога, – объясняю я, – мне в детстве делали операцию, теперь она тоньше». Доктор измеряет, наблюдает, задает вопросы. «У меня сердечная недостаточность?» – наконец напрямую спрашиваю я. Не думаю, но… прием «Тамоксифена» увеличивает риск тромбоза. Мелкие тромбы в легких. Это может быть опасно, я направлю вас в отделение неотложной помощи, надо сделать рентген. Ага, не сердечная недостаточность, так тромбы в легких… уж они-то в мой список потенциальных опасностей не входили. Неужели у меня тромбы в легких?

В отделении неотложной помощи я просидела с трех до одиннадцати вечера. Когда я наконец попала к врачу, он сказал, что я не похожа на его пациентов-сердечников. У них у всех серые лица. «У вас абсолютно здоровый вид, – продолжает он. – А как меняется состояние, когда поднимаетесь по лестнице, в горку?» Я отвечаю как есть, что в среднем у меня получается пройти тринадцать тысяч шагов в день. «Ого, не думаю, что у вас проблемы с сердцем или легкими, но для уверенности надо сделать рентген».

Меня оставляют на ночь в инфекционном отделении. Мне не по себе. Занимаю тут койку только из-за того, что тяжеловато дышать. Дыхательные пути как после костра.

На снимках ничего подозрительного. Легкие в порядке. Мне надо прямо с утра зайти к онкологу, сделать инъекцию с антителами, медлить с этим не стоит.

Прежде чем я покину отделение, со мной беседует молодой врач. Он говорит, что, поскольку я знакома с главврачом, он выпишет меня сегодня. Он уверяет меня, что главврач все проверил, я в полном порядке и могу выписываться. Я не знаю, что это за главврач, разве я знакома с кем-то из докторов здесь, в больнице Святого Йорана? Но оказывается, это папа одноклассницы Эстрид, я и понятия не имела, что он тут работает. «Передавайте привет», – говорю я. А потом моя карточка, снимки, которые сохранили для исследований в учебных целях, чувство абсолютной наготы. Я собираю вещи, спешу в онкологический стационар, получаю свою инъекцию в бедро, потом быстрым шагом направляюсь к метро. Что ж, на этот раз обошлось без тромбов в легких, но они могут возникнуть когда угодно.

* * *

Очередной визит к пластическому хирургу. Я успела немножко загореть, волосы выросли на пару сантиметров. Приготовилась спрашивать, можно ли сделать еще что-нибудь с моей силиконовой грудью, например чуть-чуть ее увеличить? Помню, как они решали, оба хирурга, какой имплант лучше подойдет к здоровой груди. Вышло не очень, хотя все врачи, которые видят результат, говорят, что получилось прекрасно. Две здоровые груди часто не настолько сильно похожи друг на друга, а я все никак не могу подружиться с новой грудью.

На этот раз доктор в хорошем настроении. Интересуется моим самочувствием, спрашивает, как идет реабилитация, я отвечаю, что все неплохо, но нельзя ли дополнить силиконовую грудь моей собственной жировой тканью, как предложила медсестра? «Давайте посмотрим, – говорит он, – раздевайтесь». Не помню, догадалась ли я одеться так, чтобы просто расстегнуть пуговицы, ничего не снимая полностью. Наверное, на мне футболка и бюстгальтер, который все равно нужно расстегнуть.

Отлично, говорит он, я бы не рекомендовал дополнительных операций, все так хорошо зажило. Вид у него довольный, не такой загнанный, как зимой, перед операцией, когда я была слабой, уставшей, изъеденной цитостатиками, бледной, серой, с низким гемоглобином и плохо работающей головой.

«Идите и живите!» – вот что он мне говорит. Идите и живите!

У меня глаза на мокром месте. Выскальзываю из кабинета. Идите и живите! Как бы мне хотелось просто идти и жить. И я буду жить. Только вот для начала надо вернуть уверенность в том, что я вообще на это способна.

* * *