Одиссей

У стыда плохая репутация. Незаслуженно плохая, я бы сказал. Терапевтическое сообщество превратило стыд в порок, от которого надо избавляться всеми средствами. Как будто стыд – это болезнь. Как будто он связан исключительно с морализаторством. Мы слышим слово «стыд» и представляем себе свойственный западу пиетизм, и на горизонте маячит белый силуэт молельни. Вечерние молитвы с глазами, устремленными в потолок, и заботливые учителя катехизиса внушили нам это представление. Стыд угнетает душу и подавляет позитивное мышление. Поэтому стыд нужно изгнать, словно беса, которым он и является. Идеал психотерапии – свобода от стыда.

В этом психологов поддерживают социоантропологи. Рут Бенедикт проводит различие между культурами вины и культурами стыда[123]. Общество, в котором доминирует идея стыда, вооружено целым набором внешних санкций.

Провинившегося выставляют на всеобщее поругание или исключают из достойного общества. Его честь поругана. Вспомните японскую культуру самураев, в которой стыд просто уничтожает человека. В подобных обществах стыд ориентирован на внешний мир. Это не внутренняя нравственная оценка, которая появляется лишь с развитием культуры вины. И тогда центральными понятиями становятся вина и грех. Вы боитесь сделать что-то плохое, неправильное и предосудительное. Это беспокоит вас, направляет вас и причиняет вам страдания. Взгляните на католические общины Южной Европы. Записывая эти строки, я сижу на улице в Риме и слышу, как звонят к мессе колокола. Добрые католики устремляются в свои храмы за отпущением грехов. И все же с точки зрения культурологии это прогресс, потому что центр моральной оценки смещается внутрь – так появляется совесть. Стыд поверхностен и связан со страхом потерять лицо. А вина, так или иначе, связана с внутренней оценкой. Так что долой стыд! (См. ил. 23. Посмертная маска Агамемнона.)

В худшем случае наше общество станет бесстыдным. Нашу эпоху обвиняют в гедонизме и нарциссизме, так что у стыда нынче мало шансов. Вина тоже стала понятием относительным. Это не обязательно означает прогресс, и с профессиональной точки зрения речь вообще идет о подмене понятий. Критики не согласны с тем, как Рут Бенедикт понимает стыд[124]. Многие исследователи считают, что психологи напрасно вычеркнули слово «стыд» из своего терапевтического вокабуляра[125]. Стыд не так прост и завязан не только на внешнюю оценку. Вероятно, точнее всего это понятие схвачено в литературе. Писатели всегда интересовались темой стыда – от Гомера до Салмана Рушди, и далеко не все считают стыд уродливым и разрушительным чувством. Стыд заставляет нас переживать. Он заставляет нас шевелиться. Он предупреждает об опасности.

Одним из писателей, для которых тема стыда имела центральное значение, был Шекспир. У него стыд связан не с честью и потерей репутации, но с внутренним потрясением. Слово «стыд» (англ. shame) встречается в его произведениях целых 344 раза[126]. Его герои – будь то Ричард II, Антоний или Гамлет, часто переживают стыд. Юэн Ферни пишет, что самое яркое изображение стыда у Шекспира мы видим в образе Ричарда II[127]. Он был сыном знаменитого английского короля по прозвищу Черный Принц, но сам не годился на роль правителя. Унаследовав престол, он моментально отрекается от него в пользу другого претендента, объявив, что не способен править, и вынужден жить дальше с чувством глубокого стыда. Это чувство нарушило целостность того образа себя, который он имел раньше. Не то чтобы он видел себя королем. Нет, ему причиняют боль его собственные действия, а точнее – бездействие. Не став королем, Ричард теряет свое Я. Он вздрагивает, увидев свое отражение в зеркале, и разбивает его о землю: «Ну вот, оно лежит, в куски разбито»[128]. Он разбивает самого себя, и в этом смысле стыд равен смерти. Я разбивается на множество осколков. Лакан утверждал, что отражение в зеркале пугает нас, потому что его цельность не соответствует хаосу, царящему у нас внутри. Вот и Ричард разбивает зеркало, потому что ему невыносимо видеть свое отражение. Но вместе с тем стыд пробуждает его. Стыд показывает ему, кто он есть на самом деле. И прежде всего стыд дает ему шанс заново создать себя.

Стыд – это ощущения самоуничижения или распада личности[129]. Мы не дотягиваем до собственной планки. Мы оказываемся не тем человеком, которым хотели бы быть. Мы теряем себя и свою идентичность. Поэтому стыд ощущается как грязь. Да и на вкус он не очень. Он привлекает внимание, делает нас видимыми. И мы испытываем желание прикрыться, как Адам и Ева, вкусившие запретный плод. Мы хотим провалиться сквозь землю – что угодно, лишь бы избежать стыда. От гнева мы бледнеем, а от стыда краснеем. Стыд всегда попадает в цель – для этого даже не обязательно самому совершить проступок. Достаточно, чтобы это сделала группа, к которой мы себя относим. Мы можем стыдиться за свою семью, за свою фирму и даже за свою страну, но наш стыд принадлежит нам. Это нашу личность он разрушает. И в этом смысле стыд направлен внутрь, а не наружу.