Одиссей

Впрочем, это возражение против конструктивизма исходит из того, что человек – чистый лист, tabula rasa. Что он приступает к построению смысла абсолютно пустым, что у него нет никаких представлений о том, каким должен быть этот смысл. Пико делла Мирандола в свое время сказал, что таков дар Бога Адаму: он сам может решать, кем ему быть, руководствуясь собственными желаниями и решениями[152]. Красота философии Возрождения отчасти заключается в безоговорочной вере в то, что человек может всего достичь и стать кем угодно, но сегодня с этим мало кто согласится. В особенности последователи эволюционной психологии. В человеке накопился наследственный материал, определяющий не только телосложение и цвет глаз. Эволюция также закрепила в нас склонность к определенному поведению и эмоциям. Не так давно подобные утверждения были бы с ходу отвергнуты как социобиология, они и теперь ютятся на задворках официальной науки. Многие разделы социологии относятся к положениям эволюционной психологии крайне враждебно. Потому что вместо традиционного спора «наследственность или среда» она предлагает концепцию «наследственность через среду». Человек – не tabularasa. Мы рождаемся с определенным багажом. Это легко проследить на примере страха. Почему большинство из нас вздрогнет, увидев краем глаза что-то длинное, блестящее и извивающееся на полу? А как насчет маленького многоногого мохнатого существа? Однажды я спас своих сыновей-подростков, когда кубарем скатился по лестнице, услышав из подвала их отчаянные крики, и вынес из дома сантиметрового паука, мирно покачивавшегося на своей паутине. Нам скорее пристало бояться розеток – от них погибает гораздо больше людей. Но такими нас сделала эволюция. Проще говоря, те люди, которые бесстрашно брали в руки змей и пауков, чтобы поиграть с ними или изучить их, вымерли. Мы, боявшиеся их, сумели выжить. Могут ли добродетели быть результатом эволюционного развития? Многие из них, судя по всему, универсальны во времени и пространстве[153]. Поначалу трудно понять, как эволюция могла способствовать развитию добродетелей, если ее смысл – борьба за выживание. Ресурсов на всех не хватит. Поэтому индивиды, унаследовавшие полезные для борьбы качества, выживают: белый медведь с самым густым мехом в Арктике, птица с самым длинным клювом, помогающим ей добывать пищу в период засухи, и павлин с самым роскошным хвостом, привлекающим внимание самок. Все они обладают полезными качествами. Но это происходит не намеренно. Вариации просто появляются и оказываются либо полезными, либо нет. Суть в выживании сильного – но не сильнейшего, потому что здесь не идет речи о степенях сравнения. Получается, в борьбе за выживание добродетели бесполезны? Не обязательно. Мэтт Ридли поднимает этот вопрос в книге «Происхождение альтруизма и добродетели»[154]. Он не отрицает, что в ходе эволюции в человеке выработались некоторые отрицательные качества. Насилие, ксенофобия, хитрость и мстительность проникли сквозь эволюционный фильтр, потому что они полезны. Но если бы человек был ходячей машиной для разрушения, уничтожающей любых конкурентов, мы давным-давно вымерли бы. Вечная вендетта заканчивается взаимным уничтожением. Тотальная война никому не приносит пользы. Люди вынуждены взаимодействовать между собой и с представителями других видов. Именно поэтому у нас развились добродетели. Не потому, что мы стремились к миру и любви, но потому, что они оказались полезными. Они сделали нас дружелюбными, щедрыми, заботливыми и даже склонными к самопожертвованию. Судя по всему, человек запрограммирован заключать социальные контракты, в которых взаимные услуги и забота друг о друге существуют бок о бок с конкуренцией и погоней за личной выгодой. Тот, кто хочет лишь воевать и эксплуатировать других, придет к саморазрушению.