Одиссея 1860 года

Флаг отдадим во власть ветрам,
Поручим души Небесам!

Прощай, мой дорогой Марсель! Увижу ли я тебя снова? Этого мне знать не дано.

VII ИСТОРИЯ ПРИНЦА-НОТАРИУСА И СЕРЖАНТА-КОРОЛЯ

Ницца, 15 мая 1860 года.

Я пишу вам из дома моего старого друга Альфонса Карра.

Как вам известно, последние четыре года Альфонс Карр живет в Ницце, причем в трех ипостасях: садовода, публициста и поэта; могу добавить: и философа.

Существует большое сходство между дарованием Альфонса Карра как моралиста и дарованием Гаварни как рисовальщика.

Альфонс Карр, по всей видимости, изрек больше истин в виде парадоксов, чем кто-либо другой во Франции; некоторые номера его журнала «Осы» являют собой, от начала и до конца, подлинные шедевры философии.

Я уж не говорю о его романах: все знают их наизусть.

С Альфонсом Карром мы давние друзья, нашей дружбе лет двадцать пять, не меньше.

И потому, покидая Марсель, я дал себе слово сделать остановку в Ницце и написать вам, сидя за тем самым столом, за которым пишет он.

Надеюсь, это принесет мне удачу.

Сообщаю вам, что на пути из Марселя в Ниццу ничего серьезного с нами не случилось, хотя дата 15 мая, указанная сразу после 9 мая, дня нашего отплытия, вполне могла навести вас на иные мысли.

Но нет, причина нашей заминки кроется всего-навсего в двух помехах, с которыми мы будем сталкиваться еще не раз.

Речь о встречном ветре и штиле.

То и другое создает затруднения для парусного судна, но что поделать! Простите поклоннику Купера это странное предпочтение. Парусник, со всеми его недостатками, я ставлю выше парохода со всеми его достоинствами.

Итак, на пути из Марселя в Ниццу решительно никаких неприятностей с нами не произошло. И я начинаю с того, что говорю вам: если вы хотите услышать о приключениях, перескочите через несколько страниц: если хотите услышать болтовню, читайте.

Но, как вы знаете, подобно всем болтунам, я становлюсь особенно разговорчивым в том случае, когда мне нечего сказать.

Так что усаживайтесь рядом со мной на палубу. Вам уже известно, что мы подняли якорь в половине десятого утра и несколько минут спустя проплыли мимо башни Святого Иоанна. Инженерное ведомство намеревалось снести ее; все сколько-нибудь живописное мешает инженерному ведомству; однако мой друг Бернаду спас несчастную башню.

Спасибо, мой дорогой Бернаду! Заботами архитекторов с их мерными шнурами и каменщиков с их строительным мастерком исчезло уже такое количество памятников, что пора бы нам сохранить хоть какие-нибудь из них.

Вы скажете мне, что нет большой беды в том, что сносят государственные тюрьмы. Ах, Бог ты мой! Да не государственные тюрьмы следует сносить. Я не питаю к ним ненависти, если в них более нет узников. Вообразите, что снесли бы темницу Бонивара: у нас не было бы тогда одной из самых прекрасных поэм Байрона.

Однако инженерное ведомство, позволь ему это сделать, снесло бы Шильонский замок, как оно снесло бы и башню Святого Иоанна.

«Но раз так, — скажите вы мне, — Бастилия стояла бы по сей день».

А почему нет? Бастилия смотрелась бы нисколько не хуже Июльской колонны.

Тем не менее это не служит доводом в пользу того, что Бастилию не следовало захватывать: народ был прав, когда брал ее штурмом, и я изо всех сил рукоплещу, когда он совершает подобное; однако г-н Паллуа, архитектор города Парижа, разрушил ее напрасно.

Архитекторы страдают манией уничтожать все то, что сами они неспособны построить.

Полагаю, что в привратнике, показывающем посетителям камеры Железной маски, Пелиссона и Латюда, заключался бы урок нисколько не меньший, чем в асфальте, положенном на месте фундаментов старинной крепости Карла V.

Признаюсь вам, что на снос донжона Тампля я взирал с глубокой скорбью, на разрушение тюрьмы Аббатства — с несказанной печалью.

Когда, проходя мимо этого донжона, я произносил: «Десятое августа», он говорил мне в ответ: «Людовик Шестнадцатый».

Когда, проходя мимо этой тюрьмы, я произносил: «Второе сентября», она говорила мне в ответ: «Дантон».

Короче, башня Святого Иоанна уцелела.

Вон, видите то окно, обращенное в сторону Фриуля (Fretum Julii,[14] скажут вам этимологи)? Это окно несчастного герцога де Монпансье, оставившего нам такие прелестные воспоминания о своем тюремном заключении и изобразившего в них столь комичный и столь похожий портрет старого принца де Конти.

Он решил бежать через это окно, но, выбираясь наружу, поскользнулся, упал с высоты шести метров вон на те самые скалы и сломал себе ногу.

У юного принца не было сил сдерживать стоны; их услышали рыбаки, чьи лодки стояли на якоре возле «Резерва», однако в те времена, времена Террора, бежать на крики зачастую было неблагоразумно.

Тем не менее один из этих людей оказался смелее других. То был шкипер Этьенн Эмбер. Он подошел к тому месту, откуда доносились крики, обнаружил там юного принца, распростертого на скалах, поднял его, перенес в свою лодку и, видя, что молодой человек нуждается в срочной помощи, стал думать, как эту помощь ему оказать.