Одиссея 1860 года

Порт был закрыт, но шкипера Эмбера это нисколько не смущало: даже если порт оказывался закрыт, он не раз выходил оттуда или проникал туда. Цепь, перегораживавшую порт, натягивали слабо, и, если два человека давили на нее сверху, она опускалась на достаточную глубину, чтобы там могла пройти лодка; прием этот пустили в ход, и лодка шкипера миновала преграду.

Между тем еще стояла открытой лавка парикмахера по имени Манжен. Туда перенесли герцога де Монпансье, который назвал себя, получил первую помощь и на другой день был снова водворен в крепость.

Комендант крепости, бывший священник, сложивший с себя сан, был отстранен от должности, и вместо него назначили нового коменданта, по имени Бетан.

Это был порядочный человек, какими обычно и бывают храбрые люди. Строго надзирая над юным принцем, он в то же самое время оказывал раненому всевозможные заботы, а его жена сделалась для молодого человека второй матерью.

Тем не менее, уже после реставрации Бурбонов, овдовев и оставшись без средств, г-жа Бетан несколько раз обращалась за помощью к герцогу Орлеанскому — не к сыну, а к отцу, — но не смогла добиться от него даже аудиенции.

С герцогом де Монпансье связаны не только эти памятные события, но и живая память, которую он по себе оставил и которую все мы знаем.

В крепость, дабы прислуживать офицерам и узникам, наведывалась прелестная прачка по имени Крошка Дантан. Она была всего на два или три года старше юного принца.

В тюрьме сословное неравенство исчезает, и герцог де Монпансье обратил внимание на бедную девушку, на которую, довелись ему по-прежнему быть на ступенях трона, он даже не взглянул бы. Между потомком Людовика Святого и простолюдинкой установилась любовная связь, длившаяся все время, пока принц находился в заточении, и когда, вследствие соглашения, заключенного властями с его старшим братом, он покинул тюрьму и отправился в изгнание, Крошка Дантан осталась беременной.

После его отъезда женщина родила сына, которому она могла дать лишь свою собственную фамилию, но назвала она его Филиппом.

Так что ребенок стал зваться Филипп Дантан.

Герцог де Монпансье, находившийся в то время в Америке, первое время заботился об этом ребенке, передавая его матери кое-какие вспоможения при посредничестве консула Соединенных Штатов; но затем возникла Империя, и герцогу де Монпансье пришлось думать о стольких вещах, что он забыл о ребенке.

И тогда всем довелось увидеть, как маленький мальчик, в жилах которого текла кровь Людовика Святого, продавал на городских набережных «Бюллетени Великой армии», а когда этих официальных сообщений не было, он за одно су вытягивал из коробки из-под вафельных трубочек выигрышные номера лотереи, забавляя детей и нянек.

Такое положение, более чем шаткое, длилось до 1815 года, когда вдове Филиппа Эгалите, святой принцессе де Пентьевр, стало известно, что у нее есть внук в Марселе. Она вызвала его в Париж, и юноша оказался настолько разительно похож на своего отца, который пропал для нее из виду в том же самом возрасте, что принцесса, подумав, будто она снова видит своего сына, протянула к нему руки.

С этого времени он был если и не признан, то, по крайней мере, усыновлен. С некоторым опозданием занялись его воспитанием, отдали его в учение нотариусу, купили ему нотариальную контору, и этот королевский стряпчий, под именем Филипп Дантан, стал устраивать у себя вечерние приемы, на которых велась самая крупная игра в Париже.

Вот, однако, сколько воспоминаний пробуждает простое окно. Если же мы войдем внутрь самой крепости, в голове у нас пронесется целый рой других воспоминаний, нисколько не уступающих тем, что связаны с Ледяной башней Авиньона.

Поезжайте в Блуа, и вам покажут там окно, через которое бежала Мария Медичи. Но, более удачливая, чем ее потомок, королева-мужеубийца ничего себе не сломала! Объясните эту странность, ведь она-то была виновна, а вот на герцоге де Монпансье никакой вины не было.

У Провидения нередко бывают своеобразные забавы.

Пока я болтал с вами, шхуна шла вперед: мы обогнули несчастный «Резерв», который вот-вот исчезнет, чтобы не позорить своим соседством дворец, и находимся уже за пределами Старого порта.

Видите вон ту серую громаду с массивными отвесными стенами, которая настолько сливается с утесом, что кажется чем-то вроде нароста на граните? Так вот, это замок Иф, о котором я столько всего вам рассказывал, что мне больше нечего о нем сказать.

Совсем иначе дело обстоит с Ратонно…

Ах, не обращайте внимания, это у Берто случился приступ морской болезни. Несчастный Берто! Вот уже второй раз, с перерывом в двадцать пять лет, преданность, которую он питает ко мне, заставляет беднягу бросать вызов морю, его смертельному врагу! Берто никогда не мог понять той страсти, какую Феб испытывает к Амфитрите.

Берто похож на того аббата, который не любил камбалу и говорил: «Если бы в мире не существовало ничего, кроме камбалы и меня, то миру скоро пришел бы конец!»

Если бы в мире не существовало никого, кроме Берто и Амфитриты, мир бы уже кончился.