Одиссея 1860 года

Подойдя к небольшой речке, пересекающей дорогу, мы очутились под сводом переплетенных между собой ветвей деревьев, два ряда которых обрамляли наш путь; пара соловьев, находившихся на расстоянии в сто шагов друг от друга, перекликались между собой, чередуясь столь же размеренно, как пастухи Вергилия, и для собственного удовольствия перебирая бесконечные рулады своего щебетания, этой нескончаемой, единственной в своем роде импровизации.

Я остановился и сел на парапет моста, позволив себе погрузиться в тень и напитаться гармонией.

Покинув Париж зимой и проделав двести льё, я всего через две недели попал прямо в лето.

Все радости природы соединились в этом маленьком уголке земли: вода, тенистая прохлада, зеленая листва, журчание ручья, трели соловьиной пары и горячее солнце, которое видишь, не ощущая его жара.

И, странное дело, ни одного дома кругом!

В полульё от нас находился город, палимый солнцем, и никому не пришла в голову мысль если и не построить в этом Эдеме замок, то хотя бы поставить здесь шатер.

По-видимому, после того как человек был изгнан из рая, он не хочет туда возвращаться.

Если бы не опасения, что мои спутники не захотят ужинать в мое отсутствие и будут ждать меня, я, разумеется, не пошел бы дальше этого мостика.

Но почему они прошли мимо него, не остановившись, а я остановился там и не мог идти дальше?

Дело в том, что они шли впятером или вшестером, а я был один.

Быть одному — это, возможно, единственное стремление, которое я никогда не мог осуществить. Определенное положение в обществе несовместимо с одиночеством; за свою жизнь я проделал двадцать тысяч льё, чтобы отыскать его, но так и не смог его обрести; везде найдется кто-нибудь, кто знает меня, кто был знаком со мной или хочет познакомиться со мной.

И этот кто-нибудь, увы, почти всегда докучлив, любопытен и глуп.

Быть одному — это значит владеть всеми нитями своего мышления, рассеянными, разбросанными, оборванными множеством мелких отвлекающих событий общественной жизни; это значит возвратиться к безраздельному господству над своими мыслями, на которое в любой момент посягает бестактность первого встречного; это значит помнить об умерших, которых вы любили, о живых, которых вы любите; это значит вновь обрести частицы своей души, которые вы рассеяли на пройденной вами дороге с тех пор, как у вас есть душа, с тех пор, как вы пустились в путь.

О те, о ком я думаю, когда имею счастье быть одному, думайте и вы обо мне!

Выше уже было сказано, почему я не мог остаться на мосту; так что я попрощался с этой водой, этой тенистой прохладой, этой зеленой листвой, этим журчанием ручья, этими трелями соловьиной пары и под палящим солнцем вновь двинулся по пыльной дороге.

Произошло именно то, что я предвидел: никто не знал, что со мной сталось. Вступив в город, я обнаружил, что мои молодые друзья расположились там в определенном порядке: один поджидал меня, стоя в начале улицы, другой — у дверей гостиницы «Европа».

Если вам когда-нибудь случится ужинать в гостинице «Европа», закажите себе на ужин что угодно, но прикажите подать его на террасе.

Двенадцатого мая, то есть в тот день, когда мы там были, на переднем плане у вас будут пальмы, сирень, апельсиновые деревья и жимолость; на втором плане — тутовые деревья, оливы и каменные дубы с проглядывающими сквозь них домами с красными крышами, а на третьем — серые скалы, голубые волны, изрезанные берега, мысы, горные отроги и дальние острова, способные держать вас, как бы вы ни любили вкусно поесть, в восторженном состоянии до тех пор, пока ваш ужин не остынет.

И когда вы увидите все это, вы увидите один из самых восхитительных ландшафтов не только в городе Йере, не только в Провансе, не только на Юге Франции, но и в целом мире.

Назад мы шли, вдыхая вечернюю свежесть; все были отдохнувшими, посвежевшими, веселыми, бодрыми, все были готовы бросить вызов морю, подтрунивали над своими товарищами и спешили поскорее вернуться на шхуну.

Через минуту все были на борту; мы поприветствовали адмирала Ле Барбье де Тинана нашим флагом и снова пустились в путь.

Между тем ветер посвежел.

Капитан покачал головой и произнес, указывая мне на форт Брегансон, который одиноко высится на краю одноименного полуострова, словно обособившись посреди моря от всего:

— Гляньте! Вон там, по всей вероятности, мы проведем ночь. Это превосходная якорная стоянка, защищенная от восточных и даже юго-восточных ветров.

И в самом деле, нам не удалось пройти между островом Леван и материковой сушей.

Спустя два часа мы бросили якорь, обретя укрытие под стенами форта Брегансон.

На утесе, где теперь высится крепость, некогда высился замок.

В людской памяти сохранились страшные любовные истории, связанные с этим замком.

То была своего рода Нельская башня, принадлежавшая королеве, способной на человекоубийство, как Маргарита Бургундская, распутной, как дочь графа Роберта, и умершей не менее трагично, чем супруга Людовика Сварливого.

— Для чего вы сплетаете этот изящный шнурок из золотой парчи? — спросил Андрей Венгерский свою жену.