Одиссея капитана Блада

– Для того, чтобы вы думали обо мне лучше.

– То, что я думаю, сэр, должно очень мало вас трогать.

Это был обезоруживающий удар, и он, отказавшись от боя, принялся ее
уговаривать:

– Как вы можете говорить так, видя на мне мундир королевской службы,

которую я ненавижу? Разве не вы сказали мне, что я могу искупить свою вину?
Мне хочется только восстановить свое доброе имя в ваших глазах. Ведь в
прошлом я не сделал ничего такого, чего мне следовало бы стыдиться.
Она не выдержала его пристального взгляда и опустила глаза.

– Я… я не понимаю, почему вы так говорите со мной, – сказала она

уже не с той уверенностью, как раньше.

– Ах так! Теперь вы не понимаете! – воскликнул он. – Тогда я скажу

вам.

– О нет, не нужно! – В ее голосе прозвучала подлинная тревога. – Я

сознаю все, что вы сделали, и понимаю, что вы хоть немного, но беспокоились
за меня. Верьте мне, я очень признательна. Я всегда буду признательна вам…

– Но если вы будете всегда думать обо мне, как о воре и пирате, то,

честное слово, оставьте вашу признательность при себе. Мне она ни к чему.
На щеках Арабеллы вспыхнул яркий румянец, и Блад заметил, как ее грудь
под белым шелком стала чаще вздыматься. Если даже ее и возмутили слова Блада
и тон, каким они были произнесены, она все же подавила в себе возмущение,
поняв, что сама была причиной его гнева. Арабелла честно попыталась
исправить свою оплошность.

– Вы ошибаетесь, – начала она. – Это не так.

Но им не суждено было понять друг друга. Ревность – дурной спутник
благоразумия, а она шла рядом с каждым из них.

– Но в таком случае что же так… или, вернее, кто? – спросил он и

тут же добавил: – Лорд Джулиан?
Она взглянула на него с возмущением.

– О, будьте откровенны со мной! – безжалостно настаивал он. –

Сделайте мне милость, скажите прямо.

Несколько минут Арабелла стояла молча. Она прерывисто дышала, и румянец

на ее щеках то появлялся, то исчезал.

– Вы… вы совершенно невыносимы, – сказала она, отводя глаза. –

Разрешите мне пройти.
Он отступил и своей широкополой шляпой, которую все еще держал в руке,
сделал жест в сторону дома.

– Я больше не задерживаю вас, сударыня. В конце концов, я могу еще

исправить свой отвратительный поступок. Потом вы припомните, что меня
вынудила это сделать ваша жестокость.
Она тут же остановилась и взглянула ему прямо в лицо. Теперь она уже
защищалась, и голос ее дрожал от негодования.

– Вы говорите со мной таким тоном! Вы осмеливаетесь разговаривать со

мной подобным образом! – воскликнула она, поражая его своей страстностью.

– Вы имеете дерзость укорять меня за то, что я не хочу касаться ваших рук,

когда мне известно, что они обагрены кровью, когда я знаю вас не только как
убийцу…
Он глядел на нее, приоткрыв рот от удивления.

– Убийца? Я? – выговорил он наконец.

– Назвать вам ваши жертвы? Да? Разве не вы убили Левасера?

– Левасер? – Он даже чуть-чуть улыбнулся. – Значит, вам и это

сказали?!

– А вы отрицаете это?

– К чему? Вы правы – я убил его. Но я могу припомнить еще одно