Одна и пять идей. О концептуальном искусстве и концептуализме

Реакцией Кошута стало негодование, вызванное применением столь антиконцептуальных критериев к его работе: когда он был молодым художником, то обладал множеством идей, но не средствами для их реализации, а к тому времени, как через несколько лет они у него появились, все (включая Бёрна) датировали свои работы моментом их задумки – немедленность стала новой валютой[164].

В каком-то смысле произведение Один и три стула (1965) Кошута сродни поп-арту тем, что содержащаяся в нем идея о составляющих знака раскрывается сразу, полноценно и наглядно, как в коллаже Ричарда Гамильтона Так что же делает наши сегодняшние дома такими особенными, такими привлекательными?, но без блестящей иронии, которая формирует концепцию британского искусства. Наблюдателю, находящемуся вне сферы культурного влияния США – или, точнее, на ее беспрестанно меняющихся границах, – может показаться, что Один и три стула предлагает зрителям открытый выбор того, какая из вещей представляется наиболее привлекательной составляющей «стульности», а значит, сводит созерцание к акту потребления, сродни тому, что происходит в супермаркете, а создание искусства – к поставке конкурентоспособных товаров[165]. Если так, то концептуальное искусство, открыто демонстрирующее или инсталлирующее идеи (как большая часть общеизвестных и легко иллюстрируемых произведений – вспомните Балдессари, Аккончи или Хьюблера), имеет нечто общее с тем, что можно назвать обиходным языком поп-арта, который перерабатывает визуальные коды культуры потребления.

Джозеф Кошут. Один и три стула. 1965. Нью-Йоркский музей современного искусства. © 2015 Joseph Kosuth / Artists Rights Society (ARS), New York

Роберт Раушенберг. Пилигрим. 1960. «Комбайн»: масло, графит, бумага, печатная бумага, ткань, холст и расписанный деревянный стул. 201.3 × 136.8 × 47.3 см. Коллекция Оннаша

Грег Керно. Ряд слов в моей голове № 1. 1962. Штемпельная подушечка, чернила. Изображение предоставлено Канадской базой данных по искусству в составе Центра современного канадского искусства. © 2015 Artists Rights Society (ARS), New York / SODRAC, Montreal

Этим вопрос не исчерпывается. На мой взгляд, приглашение смотреть, содержащееся в работе Один и три стула, с ее концептуальным сомнением по поводу того, что значит видеть, чем может быть изображение и как выглядит идея, проводится не менее тонко, чем в ключевых работах Раушенберга, Джонса и Уорхола на ту же тему. Эти художники регулярно сопоставляли фотографии и объекты, такие как настоящие стулья (например, в работе Раушенберга Пилигрим), или делали отсылки к черно-белой фотографии и открыто демонстрировали инструменты, с помощью которых они создавались (например, работа Джонса Перископ (Харт Крейн), 1963). Созданная в том же году Диаграмма танца («Танцор линди-хоп в повороте») Уорхола – это апроприация иллюстрации, но, помимо этого, еще и демонстрация составляющих визуального знака, в особенности если работа, как и предпочитал художник, экспонируется на полу. Сегодня Уорхол действительно кажется наиболее открытым концептуалистом из всех художников (в период, предшествующий концептуальному искусству) именно благодаря своей склонности к выражению одной визуальной идеи зараз, к подаче изображения как идеи, к созданию произведений искусства, которые отчетливо демонстрируют, как визуальные идеи проявляются в культуре в целом, в визуальной культуре, в общественном сознании, в неискусстве, в Америке. Для него идея-образ, в замечательном представлении Дэвида Энтина, была «изношенным образом»[166].