Отсюда знаменитое высказывание Кошута в Искусстве после философии о том, что «всё искусство (после Дюшана) концептуально по своей природе, поскольку искусство вообще существует только концептуально»,[169] не должно интерпретироваться как то, что любое искусство, на которое повлияли стратегии Дюшана, концептуально, а прочее искусство – совсем иного рода. Это высказывание о том, что только дюшановское искусство и есть искусство, а любое другое искусством не является именно потому, что оно не берется формулировать новые высказывания об искусстве и как искусство[170].
С этой точки зрения такие работы Роберта Морриса, как Каталог (1962), намного сильнее претендовали на значимость: они открыто указывают на сложный конфликт его настоящей жизни и естества с ограниченностью информации, которая содержится в принятом описании человека. Две работы 1962 года Без названия (недавно добавленные в коллекцию Нью-Йоркского музея современного искусства) – не более, но и не менее, чем нанесенный на листы газеты слой серой гуаши, практически скрывающий изображения и текст. Но продолжил ли Моррис это направление? Если отвечать кратко, то оно стало одним из многих направлений, которым он следовал с тех пор, но, чтобы воздать должное столь значительному произведению, нужен более обстоятельный ответ[171].
В 1965 году в Польше Роман Опалка начал писать свои «бесконечные» картины, размер которых определялся дверным проемом его студии, и фотографироваться с каждой по завершении. В 1959 году Он Кавара стал путешествовать по миру и ежедневно рассылать открытки, затем, в 1966 году, писать каждый день картину с датой, а через два года приступил к созданию своего Столетнего Календаря, в котором изо дня в день перечислял всех людей, с которыми встречался. Примеров подобного отождествления некоей рутинной практики и жизни (при понимании фундаментального несовпадения того и другого) множество. В тот период их можно было найти по всему миру, но и в наши дни к этой тенденции неизменно присоединяются молодые художники (например, Эмеше Бенцур). Я думаю, здесь мы приближаемся к сути концептуализма, заслуживающего своего названия, и к основе его сегодняшнего призыва к серьезным молодым художникам: он связан с беспричинной строгостью и непоколебимой решительностью перед лицом бессмысленности. И с перспективы сегодняшнего дня не кажется удивительным, что концептуализм возник именно из круговорота противоречивых заблуждений середины и конца 1960-х годов.
Известно высказывание Сола Левитта из его Параграфов о концептуальном искусстве 1967 года:
В концептуальном искусстве самый важный аспект произведения – это идея или концепция. Это означает, что все планы и решения принимаются заранее, а само выполнение является формальностью. Идея становится тем механизмом, который создает искусство.[172]
Это кажется настолько очевидным, что перешло в разряд классики (а последнее предложение – одна из шпилек к Искусству после философии). Но возникает вопрос: что Левитт подразумевал под «идеей или концепцией»? Если признать эти строки манифестом художника и внимательно их изучить, то есть поместить в контекст его практики и рассмотреть как изложение принципов, лежащих в основе конкретной практики (не всех возможных практик и не наиболее востребованной в дальнейшем художественной практики), то становится очевидно, что под идеей Левитт подразумевал геометрическую фигуру, а под концепцией – порядок реализации этой идеи, например, в виде сингулярности или заданной последовательности.
Однако если вы внимательно вчитаетесь в Тезисы концептуального искусства 1969 года (недавно были обнаружены копии рукописных и исправленных версий 1968 года), то немедленно столкнетесь с только что упомянутым парадоксом:
1 Концептуальные художники скорее мистики, нежели рационалисты. К их заключениям логика вести не может.
2 Рациональные суждения лишь повторяют рациональные суждения.
3 Иррациональные суждения ведут к новому опыту.
4 Формальное искусство в сущности рационально.
5 Иррациональным идеям нужно отдаваться полностью и с умом.[173]