Читаем Одна и пять идей. О концептуальном искусстве и концептуализме полностью

На мой взгляд, в таких работах, как Ответы экспериментальной группы (1971) Ильи Кабакова, – исходной точки «московского концептуализма», по мнению Мэттью Джесси Джексона, – можно заметить параллели с аналитическими произведениями Джонса, Раушенберга и Уорхола конца 1950-х – начала 1960-х, которые, как уже упоминалось, я считаю концептуальными в широком смысле слова[181]. Точнее, это соотносится с моим первым пунктом о том, что всё разнообразие изначальных вариаций концептуализма представляло собой набор практик для выяснения того, что для воспринимающих субъектов и воспринимаемых объектов значит существовать в мире, и попытку анализа тех редких ситуаций, в которых может быть создано искусство. Московский концептуализм не согласуется с моим вторым пунктом, примером которому служит негативная критичность в духе Адорно, исходящая от Кошута и других, однако он весьма определенно является примером третьего пункта. Московский концептуализм появился после институционализации концептуального искусства, а значит, в него заложено отрицание этого искусства, осознание того, что его методы неприменимы к локальным вопросам и аудитории. На мой взгляд, ни один работающий в советском пространстве художник не создает классического концептуального искусства – более того, нет причин ожидать, что кто-то захочет этим заняться. Впрочем, такие группы, как «Коллективные действия» и «Инспекция „Медицинская герменевтика“», и многие независимые деятели искусств 1970-х и 1980-х годов работали, зная о концептуальном искусстве до и во время его широкого распространения, а также будучи современниками концептуализма уже после его пика, и их произведения являются плодами вопросов, перечисленных в моем третьем тезисе. Я бы сказал, что это направление ближе всего к европейскому Флюксусу.

Обзор Джексона, превосходный во всех остальных отношениях, тем не менее не ставит под сомнение сам термин «московский концептуализм». В недавно вышедшей книге Московский концептуализм в контексте под редакцией Аллы Розенфельд этот термин обсуждается обстоятельно, как и многие другие, использовавшиеся в то время и появившиеся позднее[182]. Самое подробное внимание термину уделяет Марек Бартелик в своей обзорной статье Баннер без слогана: толкования и источники Московского концептуализма, которую завершает предупреждением об опасности, исходящей от тех, кто будет распоряжаться политикой памяти:

Поэтому крайне важно убедиться, что история движения не будет сведена к нескольким хрестоматийным фамилиям художественных деятелей за счет других, по какой-то причине выпавших из общей картины. Иначе говоря, наша история московского концептуализма должна охватить как можно больше художников, а не только избранных. Ведь именно нематериальность, рассредоточенность и фрагментарность московского концептуализма – в противоположность официальности, целостности и постоянности социалистического реализма и его аналогов – способствовала развитию и сохранению этого направления в течение более чем двадцати лет, и именно эти черты представляют уникальную ценность московского концептуализма для сегодняшних зрителей как в России, так и на Западе.[183]

Всё это очень правильно, но не решает вопроса последствий. Сходная политика надежды лежала в основе кураторского проекта, оказавшего наибольшее влияние на определение термина «концептуализм» в арт-дискурсе в последние несколько десятилетий. Во введении каталога выставки Глобальный концептуализм: точки отсчета. 1950-е – 1980-е Луис Камнитцер, Джейн Фарвер и Рейчел Вайс обозначили два временных отрезка, «два относительно несхожих всплеска активности»: с конца 1950-х до примерно 1973 года, когда общемировые политические изменения побудили художников критически пересмотреть основополагающие идеи искусства и его институциональное устройство, а также промежуток с середины 1970-х до конца 1980-х годов, когда художники, в основном находящиеся за пределами Европы и Америки, отказались от формалистских или традиционных художественных практик в пользу концептуалистского искусства[184]. Авторы пишут:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 лет современного искусства Петербурга. 1910 – 2010-е
100 лет современного искусства Петербурга. 1910 – 2010-е

Есть ли смысл в понятии «современное искусство Петербурга»? Ведь и само современное искусство с каждым десятилетием сдается в музей, и место его действия не бывает неизменным. Между тем петербургский текст растет не одно столетие, а следовательно, город является месторождением мысли в событиях искусства. Ось книги Екатерины Андреевой прочерчена через те события искусства, которые взаимосвязаны задачей разведки и транспортировки в будущее образов, страхующих жизнь от энтропии. Она проходит через пласты авангарда 1910‐х, нонконформизма 1940–1980‐х, искусства новой реальности 1990–2010‐х, пересекая личные истории Михаила Матюшина, Александра Арефьева, Евгения Михнова, Константина Симуна, Тимура Новикова, других художников-мыслителей, которые преображают жизнь в непрестанном «оформлении себя», в пересоздании космоса. Сюжет этой книги, составленной из статей 1990–2010‐х годов, – это взаимодействие петербургских топоса и логоса в турбулентной истории Новейшего времени. Екатерина Андреева – кандидат искусствоведения, доктор философских наук, историк искусства и куратор, ведущий научный сотрудник Отдела новейших течений Государственного Русского музея.

Екатерина Алексеевна Андреева

Искусствоведение
Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти
Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти

Известный французский писатель и ученый-искусствовед размышляет о влиянии, которое оказали на жизнь и творчество знаменитых художников их возлюбленные. В книге десять глав – десять историй известных всему миру любовных пар. Огюст Роден и Камилла Клодель; Эдвард Мунк и Тулла Ларсен; Альма Малер и Оскар Кокошка; Пабло Пикассо и Дора Маар; Амедео Модильяни и Жанна Эбютерн; Сальвадор Дали и Гала; Антуан де Сент-Экзюпери и Консуэло; Ман Рэй и Ли Миллер; Бальтюс и Сэцуко Идэта; Маргерит Дюрас и Ян Андреа. Гениальные художники создавали бессмертные произведения, а замечательные женщины разделяли их судьбу в бедности и богатстве, в радости и горе, любили, ревновали, страдали и расставались, обрекая себя на одиночество. Эта книга – история сложных взаимоотношений людей, которые пытались найти равновесие между творческим уединением и желанием быть рядом с тем, кто силой своей любви и богатством личности вдохновляет на создание великих произведений искусства.

Ален Вирконделе

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Шок новизны
Шок новизны

Легендарная книга знаменитого искусствоведа и арт-критика Роберта Хьюза «Шок новизны» увидела свет в 1980 году. Каждая из восьми ее глав соответствовала серии одноименного документального фильма, подготовленного Робертом Хьюзом в сотрудничестве с телеканалом Би-би-си и с большим успехом представленного телезрителям в том же 1980 году.В книге Хьюза искусство, начиная с авангардных течений конца XIX века, предстает в тесной взаимосвязи с окружающей действительностью, укоренено в историю. Автор демонстрирует, насколько значимым опыт эпохи оказывается для искусства эпохи модернизма и как для многих ключевых направлений искусства XX века поиск выразительных средств в попытке описать этот опыт оказывается главной созидающей и движущей силой. Изобретательность, с которой Роберт Хьюз умеет транслировать это читателю с помощью умело подобранного примера, хорошо продуманной фразы – сердце успеха этой книги.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Роберт Хьюз

Искусствоведение / Прочее / Культура и искусство