Одна любовь на двоих

– Да один только есть способ узнать… – ухмыльнулся управляющий. – Им и деды наши, и прадеды девку от бабы отличали. Коли заорет и кровушку выпустит – значит, девка, а нет – значит, баба. Я готов проверяльщиком быть ради обчества!

И, растолкав зазевавшихся мужиков, шагнул к Ульяше.

Но Ганька только глянул – и Семен замер.

– Да ладно, – пробормотал примирительно, – можно и иначе освидетельствовать. В колодец ее суньте. Утопнет – значит, невинная душа, а выплывет – значит, черт своей ворожит. Тогда убить ее за лжу, да и весь сказ.

– Да ты спятил от злобы своей, – слабым голосом, но яростно проговорил Анатолий. – Это же значит – смерти предать безвинного человека. Что за дикость!

– Ну, отцы и деды наши так делывали, не нам их судить, – пожал плечами Семен.

– Знахарку позвать надобно, – заговорили мужики. – Знахарки умеют выведывать, девка или нет.

– Да и верно, – оживилась Ефимьевна. – Я хоть и не знахарка, но все одно – я сведущая, я ее испытаю! Суну ей морковку промеж ног иль огурец. Коли окровавится – значит, девка она, а нет – баба, и все врет.

Мужики дружно заржали.

– Да на такой случай у меня свой огурец есть! – крикнул кто-то.

– А у меня – морковка!

– Хреновина с морковиной!

Похотью повеяло в воздухе…

Ульяша не выдержала, вскрикнула отчаянно и кинулась к Анатолию. Припала к нему, прижалась, как к последней надежде, в поисках защиты – и тут же отстранилась, поглядела изумленно, не понимая, почему поступила так. И он смотрел на нее с тем же изумлением.

Кругом орали, хохотали, а они смотрели друг на друга – и не могли сказать ни слова.

– Тихо! – раздался зычный голос атамана. Он хмуро оглядел Ульяшу, потом перевел такой же хмурый взгляд на свою компанию и сказал, тяжело, веско роняя каждое слово:

– С этой девкой я сам разберусь. Замолкли все, ну! Не затем мы сюда шли, чтобы поганствовать попусту.

– А зачем мы сюда шли? – выкрикнул Семен, забегая в толпу бунтовщиков. – Мы шли за Ероху мстить. А теперь, значит, и делать нечего? По избам ворочаемся? Давайте хоть барское добро потрясем, разживемся!

– Иди в дом, – приказал Ульяше Ганька. – Хочешь быть жива – иди. И ты с ней иди, барышня, – мрачно поглядел он на перепуганную Фенечку. – Запритесь в светелке да не отворяйте никому, кроме меня. Я вас не трону, скоро с разговором приду. – И, видя, что Ульяша не хочет отходить от Анатолия, схватил ее в охапку и зашвырнул на крыльцо с такой силой, что Фенечка едва смогла ее удержать, обе они чуть не упали, и, хоть Ульяша пыталась снова спрыгнуть с крыльца, Фенечка все же смогла утащить ее за дверь.

Анатолий привстал было, провожая ее взглядом, но Ганька походя, несильно пнул его – и он снова распростерся на земле.

– Лежи! – приказал атаман, и по голосу его чувствовалось, что он сейчас еле сдерживается, что – на пределе ярости. – Больно прыток! Лучше бы тебя запереть понадежней! Тебя – и вон его! – неприязненно кивнул он на Петра. – Семка! Где в доме можно господ запереть, да чтоб не выбрались?

– Мест полно! – подбежал бывший управляющий. – Подвалы тут – хоть армию запирай. Но самый надежный – средний подвал. Из всех прочих есть выход наружу, а в средний можно только через поварню попасть. Оттуда не убегут, но все же в поварне караул нужно поставить.

– Поставьте меня караульщиком в поварне! – крикнул один из мятежников. – Оголодал!

– Да всем поесть пора! – орали бунтовщики. – Пускай барский повар нам сготовит! А вообще правильно говорит Чума-сыромятник – пора нам господского добра пощупать. Зря ли мы сюда шли?!

– Не настала еще пора! – гаркнул Ганька. – Чтоб никто не смел руки тянуть! Первая доля атаманова, забыли, что ли? Потом я сам все остальное распределю промеж обчества. Пока же и впрямь поесть надобно. Семка! Волоки еды на всю братию, чтоб копчений-солений да хлебов-пирогов – всего вдоволь на полсотни народу!

Эти последние слова долетели до Анатолия и Петра через открытое окно поварни. Их спустили по лесенке в подвал, такой низкий, что стоять приходилось в три погибели. Но дальше пол уходил вниз, как речное дно, и скоро пленники могли выпрямиться в полный рост, да еще надо было встать на цыпочки и руку поднять, чтобы нащупать потолок.

Крышка захлопнулась, и они очутились в полнейшей темноте.

– Вот же черт, – с горечью сказал Анатолий. – Их, оказывается, всего полсотни. У страха глаза велики! Когда на воротах перед ними стоял, казалось, внизу целое море!

– Да и мне так казалось, – уныло согласился Петр.

– Не с перепугу ли ты в меня палил? – спросил с недоброй усмешкой Анатолий.

– Я ж говорил: хотел дом от грабежа спасти, – вздохнул Петр. – Но имей в виду, я нарочно промазал, я так и хотел – только чуть тебя задеть, чтобы ты упал… Но зря старался: и дом не спас, и тебя врагом смертельным сделал. А, что нам теперь делить, чего враждовать – все равно на одной осине будем болтаться!

– Да тут, в имении, сдается мне, ни одной осины не отыщется, – сказал Анатолий. – Все березы да черемуха.