Одна ночь: открытий

Я осматриваю комнату в поисках чего-либо, что хоть как-то может повредить, чтобы вооружиться, и мельком замечаю металл на кровати. Ремень Миллера. Я бросаюсь к нему и выдергиваю его из брюк, беспорядочно лечу. Я всюду напрягаюсь, этот красный туман сгущается, ослепляя меня, когда я готовлюсь к удару.

— Маленькая сучка. Как ты думаешь, что собираешься делать? Она подкрадывается ближе, дергаясь кнутом, совершенно не обращая внимания на мою угрозу.

«Он принадлежит мне». Я стискиваю зубы, отчаянно пытаясь удержать равновесие. Я не успокоюсь, пока не выберусь отсюда и Миллер не окажется в моих руках.

Ее губа свирепо изогнута, не то чтобы это оказывало влияние на стену ярости, охватывающую меня. Я замечаю, что моя собственная губа скручивается в ответ, мои глаза заставляют ее подойти ко мне. Боковым зрением я вижу его, все еще безжизненно свисающего со стены. Это раздражает меня. Моя кожа покалывает от безудержной ярости, кипящей в моих венах, и прежде, чем я успеваю осознать свои действия, моя рука летит вперед, заставляя пряжку ремня лететь по воздуху. Я не жду, чтобы увидеть, где это соединяется, но ее крик боли говорит мне, что это так. Я подбегаю к Миллеру и поднимаю руку к его щеке, мягко касаясь его щетины. Он бормочет какие-то бессвязные слова и сонно тыкается мне в ладонь. Его действия и треск фейерверков под моей кожей побуждают меня дотянуться до его ограничений. Я начинаю спокойно освобождать его руки от пут.

«Отойди от него!» Она внезапно оказывается рядом со мной, хватает Миллера за руку и заявляет о своих правах. Он вздрагивает от душераздирающего хныканья.

Я не могу вынести звука.

Я рвусь вокруг, бледная, размахиваю рукой, не останавливаясь, чтобы прицелиться. «Не трогай его!» Я кричу, тыльная сторона ладони ударяется о ее лицо в пронзительную пощечину. Она отшатывается, дезориентированная, и я, пользуясь ее спотыканием, кладу ладони ей на грудь, чтобы оттолкнуть ее подальше от Миллера. Мой Миллер.

Я не боюсь. Вовсе нет. Я медленно возвращаюсь к Миллеру, но задыхаюсь, когда меня внезапно хватают за руку. Но не ее рукой. Боль прожигает мою плоть, и я смотрю вниз и вижу кожу ее больного оружия, обвивающую мое горящее запястье.

«Отойди», — повторяет она, дернув кнут и потянув меня к себе. Я кричу от боли, быстро понимая, что выхожу из своей глубины. Она не собирается отказываться от него.

— Уезжай, Екатерина.

Моя голова вздымается при звуке голоса моей матери, и я нахожу ее в дверном проеме, вздымающейся, пытаясь оценить ситуацию. Она выглядит рассерженной, ее поза широко раскрыта, ее глаза метаются с меня на Миллера, прежде чем остановиться на больной суке, привязанной ко мне кнутом. Лицо моей матери искажено от презрения.

И в руке у нее пистолет.

Я онемела, мои глаза остановились на оружии, направленном прямо на русскую.

Мне нужно подождать всего несколько секунд, прежде чем сжимающая кожа снимется с моего запястья, и я начинаю тереть боль, вздрагивая.

«Грейси Тейлор», — размышляет она, улыбаясь. «Я собираюсь притвориться, что у тебя нет пистолета, направленного мне в голову». Ее акцент звучит гипнотизирующе и спокойно.

'Ты сделаешь это.' Грейси выходит вперед. «Тогда позвони своему брату и скажи ему, что Чарли не доставил его».

Идеально нарезанные брови удивленно изгибаются. «Зачем мне это делать?»

«Сделка, заключенная Чарли и твоим дорогим братом, недействительна. Миллер больше не принадлежит Чарли, Екатерина. Он не Чарли, чтобы отдавать. Взгляни на него. Он выглядит готовым к тебе? Чарли это сделал. Я уверена, что это не то, чего ты ожидала после всего, что слышала о Особенном». Губы моей мамы скручиваются, показывая твердость, которую я еще не видел. «Я знаю, что ты не хочешь запятнать свою грозную репутацию ярлыком «насильник», Екатерина».

Она роняет кнут и, надуясь, смотрит на Миллера, прежде чем снова обратить свое внимание на мою мать. «Мне нравится слышать, как они умоляют меня остановиться». Она выглядит обиженной, когда медленно подходит к Грейси, которая осторожно опускает пистолет. — И ты говоришь, что это с ним сделал Чарли Андерсон? Накачал его наркотиками? Сделал его совершенно бесполезным для меня?

— Хочешь крови?

«Да», — усмехается она, глядя на мою мать с ног до головы. «Кровь Чарли». Она серьезная. «Думаю, я позвоню своему брату. Ему не нравится, когда я расстроена».

«Никому не нравится, когда ты расстроена, Екатерина».

«Совершенно верно». Она почти смеется, когда смотрит на меня грязно. «Она похожа на тебя, Грейси. Может, ты научишь ее манерам?

«У нее прекрасные манеры в правильной компании», — возражает она, заставляя Екатерину холодно улыбнуться в глаза моей матери. «Чарли в гостиной. Уильям оставил его дышать ради тебя. Считай это благодарностью от моей дочери».