Одна заживу, сама с собой

Когда она поднялась на холмистый склон, ее цель – могила супруга – оказалась уже совсем близко. Достигнув могилы, Момоко-сан не складывала рук в молитвенном жесте. Она стала смотреть в небо, в то же небо, что простиралось над могилой.

Каждая Момоко-сан выбрала себе удобную позицию, а девочка с короткой стрижкой уселась на могильный камень, свесив ноги.

Вдалеке виднеется море. Зеркальное море. Над ним – небо. Граница моря и неба нечеткая. Все просто голубое.

Как будто вспомнив, она достала свой обед и, быстро поглощая его, стала думать, как ей возвращаться домой. Поехать, что ли, на автобусе. Уж Сюдзо вряд ли скажет, что сегодня у нее не хватило духа или что она трусиха.

Подумав так, Момоко-сан огляделась. И тут краем глаза увидела что-то красное. Обернувшись, она поняла, что это трихозант. Каким-то образом лоза из щели между соседней могилой зацепилась за ступу, и один цветок, уже наполовину помятый и высохший, дрожал на ветру.

Он еще был вполне красный. Ух ты, почему ж он вырос в таком месте?

Момоко-сан разразилась коротким смешком.

А!

Она тут же поняла смысл этого смеха. Смысл постоянно поднимающегося в ней смеха.

Я не просто ждала. Я среагировала на красный цвет. Я могу бороться. Я еще поживу. Смех, поднимающийся во мне, – это желание. Еще не все кончено.

И подумав так, Момоко-сан снова засмеялась.

5

Наступил декабрь.

Листья на деревьях наконец начали краснеть.

Похоже, что затянувшаяся осень собирается проскочить зиму и выйти прямо на весну: вроде зима, а чего-то в ней не хватает. В это время года Момоко-сан всегда так думает. Но все равно сейчас требования ее тела, похоже, не успевают за потребностью мысли, и ей, конечно, дорога крепкая, морозная зима северного края, но теплая нужна больше. Вдохновленная красотой зацветающей нандины, она смогла завершить год благополучно. Каждый год росла ее благодарность за время, проведенное «без происшествий», она во всем искала светлую сторону. Момоко-сан тихо наклонила голову, потерла руки, постучала ими, прислушалась к произведенным звукам.

Но тут возникло нечто, что прервало ее неспешное и расслабленное существование. Это было в середине последнего месяца года.

Ее позвоночник вдруг издал «брэкс!». Это был очень странный звук. Он был тихим, но явно давал о себе знать, походил на треск рвущегося старого полотна. Время от времени она стала его слышать. Сначала она и подумать не могла, что этот звук исходит от нее. Она не обращала внимания, приняв за скрип своего старого сорокалетнего дома.

Однажды, проклиная нерадивого хозяина, она убирала собачий помет, который каждое утро оказывался на асфальте перед ее домом, хотела удобрить рододендроны и нагнулась, и в этот момент послышался тот самый скрипящий звук. И только тогда она впервые решила обратить на него внимание. Но ей ни на секунду не подумалось, что со здоровьем что-то не так: ведь чувствовала она себя хорошо.

Она могла трусцой добраться до автобусной остановки. И аппетит у нее был. Вообще раньше Момоко-сан за ужином съедала порцию риса, потом ей не хватало, и она, склонив голову, молча задумывалась. Потом истошно кричала: «А теперь я, братцы, буду накормляться!» и протягивала руки ко второй порции. Так часто говорила ее подруга, с которой их разделяло семьдесят лет, бабуля. Она не знает других людей, которые так говорят. Это такие знакомые, близкие ее сердцу слова. Она с усердием уминает вторую порцию, но сама думает, правильно ли с точки зрения языка это «накормляться». Форма, по ее мнению, странным образом объединяла в себе пассив, побудительный залог и непереходность, словоупотребление внушало ощущение, что это саму ее естественным образом заставляли есть, как будто за ней скрывается некто, кто вовсе не являлся Момоко-сан. Кто-то, скрывающийся во тьме. Вообще это интересно. Кто же это ее заставляет? А если эта невидимая жизнь заставляет ее есть, смеяться, плакать, думать, а потом приходить сюда, то вторая порция риса исчезает, и с этих пор прерывается всякая мысль.

Вот такая Момоко-сан бодрая. После похода на могилу ранней осенью в ней поселилось некое восторженное чувство, суть которого была непонятна, но это чувство возникало постоянно. Момоко-сан могла полдня сидеть в прострации и смотреть, как крутится барабан стиральной машины; в такой момент у нее и случилось прозрение относительно старости.