Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры

— И головной фонарь и комбинезон, — перечислил брат Доминик, глядя на безупречный костюм Аллейна. — Все это у нас есть. Я принесу, отец.

— Хорошо.

— Здесь вредно стоять, — сказал отец Дэнис, когда брат Доминик ушел. — Давайте пока отойдем.

Они вошли в митреум. Отец Дэнис включил свет, который использовали в часы посещения туристами. Алтарь засиял. В дальнем конце помещения, подсвеченный сзади, таращился в никуда пустыми глазами божок. Мужчины сели на одну из каменных скамей, на которых во втором веке сидели, изнуренные испытаниями, те, кто проходил обряд посвящения, и на их бледных лицах играли отсветы горевшего на алтаре огня.

Аллейну захотелось узнать у отца Дэниса, что тот думает о культе Митры, но когда повернулся к нему, то увидел, что монах ушел в себя. Он сидел, сложив руки и шевеля губами.

Аллейн выждал минуту, а потом, заслышав в крытой аркаде шлепанье сандалий возвращавшегося брата Доминика, быстро вышел через проем позади божества. Это был проход, по которому он и Ван дер Вегели покинули святилище.

Дважды свернув направо, он снова оказался около колодца, и там — с веревками, старомодным головным фонарем, каким пользуются шахтеры, рабочим комбинезоном и своеобразной шерстяной шапочкой — стоял брат Доминик.

— Я признателен вам, брат Доминик, — сказал Аллейн.

— Переодевайтесь.

Аллейн повиновался. Брат Доминик суетился вокруг него. Закрепил головную лампу и сноровисто обвязал Аллейна веревкой вокруг груди и пропустил свободный конец под мышками.

Аллейн переложил микроскопическую фотокамеру из своего служебного чемоданчика в карман комбинезона. Оглядевшись, брат Доминик попросил Аллейна помочь ему прислонить крышку саркофага к его емкости под правильным углом. Она была тяжеленной, но брат Доминик обладал большой силой и справился с ней без труда. Он дважды обернул свободный конец веревки вокруг крышки, перекрещивая ее, как это делают матросы, когда им нужно спустить с корабля тяжелый груз.

— Мы и без того выдержали бы ваш вес, — произнес он. — Но так лучше. Где отец?

— В святилище. Молится, думаю.

— Это на него похоже.

— А вот и он.

Отец Дэнис вернулся встревоженным.

— Надеюсь, мы правильно поступаем, — проговорил он. — Ты уверен, Доминик, что это безопасно?

— Уверен, отец.

— Мистер Аллейн, вы позволите мне закрыть… носовым платком ваше… а?

Он с озабоченным видом потоптался рядом и в конце концов все же завязал Аллейну нос и рот своим большим хлопчатобумажным носовым платком.

Доминиканцы засучили рукава, поплевали на ладони и взялись за веревку, брат Доминик у крышки саркофага со стороны Аллейна, а отец Дэнис на дальнем краю, рядом с поворотом.

— Отлично, — сказал Аллейн. — Надеюсь, я не доставлю вам хлопот. Ну, я пошел.

— Благослови вас Бог, — деловито откликнулись они.

Аллейн еще раз осмотрел стену. Железные крюки уходили вниз приблизительно через равные интервалы по обе стороны от угла. Размеры самого колодца составляли шесть футов на три. Аллейн пролез под нижней рейкой, обошел угол, держась спиной к отверстию, опустился на четвереньки, сильнее опираясь на предплечья, осторожно сдвинулся назад, к краю колодца, и пошарил внизу правой ногой.

— Полегче, полегче, — сказали доминиканцы.

Он посмотрел вверх, перемещая взгляд с обутых в сандалии ног брата Доминика на его рясу и ирландское лицо с широким ртом.

— Я держу вас, — сказал брат Доминик и в подтверждение немного натянул веревку.

Правая нога Аллейна нащупала крюк и встала на него. Аллейн нажал на крюк, проверяя его, и мало-помалу стал опускаться. Услышал скрежет скребущего по камню железа и почувствовал слабое движение под ногой, но крюк выдержал его вес.

— Вроде бы нормально, — сказал он сквозь платок отца Дэниса.

Вверх он больше не смотрел. По очереди, сначала правой, а потом — левой рукой отпустил край колодца и ухватился за крюки. Один из них наклонился, дрогнул и со скрежетом покинул свое многовековое гнездо. Он остался у Аллейна в руке, и суперинтендант разжал пальцы. Летел крюк, как показалось, очень долго, прежде чем Аллейн услышал, как тот упал в воду. Теперь, кроме одной руки и ног, его держала только веревка. Он продолжил спуск. Аллейн почти тыкался лицом в угол колодца и должен был следить, как бы не удариться о камень головной лампой. Она отбрасывала круг света, который делал четкой и близкой изъеденную временем поверхность камня. Оттенки цвета, неровности и колонии каких-то мельчайших лишайников уходили вверх сквозь свет, пока сам он осторожно опускался вниз.

Пространство наверху уже сделалось далеким, а голоса доминиканцев — чуть различимыми. Его мир наполнен был теперь звуком текущей воды. Он почувствовал бы запах воды, подумалось Аллейну, если бы не другой, нарастающий запах смерти. Как глубоко он опустился? Почему не узнал у брата Доминика об истинной глубине колодца? Тридцать футов? Больше? Не проржавели ли насквозь в этом более влажном воздухе железные крюки?

Крюк у него под ногой выпал. Аллейн крикнул, подавая сигнал тревоги, и его голос раскатился эхом и смешался с ответом брата Доминика. Затем соскользнула левая нога. Он висел на руках и на веревке.