Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры

— Если вы не против, — сказал Аллейн, — мне хочется это сфотографировать. Что он и сделал своей чрезвычайно маленькой камерой.

— Нет, вы только посмотрите! — воскликнул отец Дэнис.

— Скорее всего, это не стоит и цента. Идем?

Из притвора Аллейн позвонил в управление полиции и добился, чтобы его соединили с Бергарми. Действовать приходилось осторожно. Как он и ожидал, вице-комиссар полиции немедленно заявил, что доминиканцы должны были сообщить о проблеме ему. Аллейн, как мог, обыграл нежелание отца Дэниса беспокоить полицию по поводу того, что могло оказаться парой дохлых крыс. Бергарми воспринял это сардонически, бормоча: «Topi, topi», как будто использовал сленг, соответствующий слову «крысы». Это показалось Аллейну немного несправедливым, но он продолжил свой отчет.

— Вам будет трудно достать тело, — сказал он, — но у вас, разумеется, есть все средства и опыт.

— Вы, суперинтендант Аллейн, сообщили об этом деле комиссару Вальдарно?

— Нет. Я подумал, что лучше сразу доложить вам.

Это было воспринято гораздо лучше.

— В этом смысле, — признал Бергарми, — вы действовали корректно. Мы немедленно займемся этим делом. Его характер целиком меняется. Я лично проинформирую комиссара. А пока, если можно, я бы поговорил с падре.

Пока отец Дэнис многословно беседовал с Бергарми, Аллейн вымыл в маленькой комнатке руки, обнаружил, что они пострадали гораздо больше, чем он думал, переоделся в свою одежду и критически оценил ситуацию.

Дело действительно изменилось. Каково, недовольно спросил он себя, положение английского следователя в Риме, когда британский подданный с преступными наклонностями почти наверняка был убит, возможно, другим британцем, вполне допустимо — голландцем, не совсем исключается — итальянцем или итальянкой, во владениях монахов-доминиканцев из ирландского ордена?

«В этом деле, — подумал он, — нужно импровизироваться, но как бы мне хотелось этого избежать».

На затылке у Аллейна красовалась овальная шишка. Он был весь в синяках, ссадинах и даже не совсем твердо стоял на ногах, отчего злился на себя. Не помешало бы выпить черного кофе, подумал он.

Подошел отец Дэнис, увидел ладони Аллейна и тут же принес аптечку первой помощи. Настоял на том, чтобы заклеить ободранные участки кожи.

— Вам бы сейчас не помешало немного виски, — заметил он, — а мы ничего такого предложить не можем. Вон там есть кафе. Идите туда, сейчас же, и выпейте чего-нибудь. Полиция когда еще приедет, потому что тот парень, Бергарми, обязательно сначала должен доложить комиссару, прежде чем пошевелится сам. Ну, как вы себя чувствуете?

— Прекрасно, но, думаю, это отличное предложение.

— Вот и ступайте.

Кафе располагалось недалеко, вниз по улице: очень скромное заведение с горсткой обычных посетителей, которые с любопытством посмотрели на Аллейна. Он заказал кофе и бренди и заставил себя съесть пару больших булочек, которые оказались очень вкусными.

«Что ж, — подумал он вновь о деле, — это было вероятно. Это было вероятно с самого начала, и я рад, что так и сказал Вальдарно. — Он заново принялся все скрупулезно обдумывать. — Допустим, — начал Аллейн, — за точку отсчета мы примем, что шум, который мы слышали, когда баронесса устраивала то нелепое групповое фотографирование, действительно был звуком упавшей на бок, с глухим стуком, крышки саркофага, и должен сказать, это именно так и прозвучало. Предположительно, это означает, что Виолетта была только что убита, и ее вот-вот должны были благополучно туда уложить. Убита Мейлером? Если Мейлером, тогда сам он остался жив, чтобы быть убитому, опять же предположительно… нет, почти точно… прежде чем все мы снова собрались вместе. Поодиночке в группе были Свит и юный Дорн, который самостоятельно выбрался наверх, и леди Брейсли, оставленная на время в атриуме.

Ван дер Вегели были со мной. Софи Джейсон — с Барнаби Грантом. Мы на нашем пути никого не встретили, и они говорят о себе то же.

Вопрос. Если Мейлер убил Виолетту, пока все мы делали свои снимки, почему он — не самый сильный человек — взял на себя сложный и физически тяжелый труд положить тело в саркофаг и вернуть на место крышку, а не сделал то, что впоследствии сделали с ним, — не сбросил его в колодец?

Ответа у меня нет.

С другой стороны, предположим, их обоих убил один человек? Зачем? Глупо, но, предположим, это так? Зачем, скажите на милость, прятать Виолетту в саркофаг, а Мейлера бросать в колодец? Из желания потрудиться?

Но. Но, предположим, с третьей стороны, Мейлер убил Виолетту, а дальше не успел ничего сделать, потому что его самого убили и сбросили в колодец? Как это стыкуется? Значительно лучше, по-моему. И почему его убийца потрудился упрятать Виолетту? Это более легкий вариант. Гораздо более легкий.

Думаю, есть и четвертый вариант. Предположим, Мейлера убила Виолетта и сбросила его за борт, а потом была… нет, рассматривать это я отказываюсь.