Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры

Минуту или две за стеной ничего не было слышно. Трой сделала вывод, что или полковник, или миссис Блошингтон Форрестер — кто-то один из них — удалился в ванную, примыкавшую к их комнате с дальней стороны. Эту теорию сейчас же подкрепил мужской голос, раздавшийся словно прямо из-за шкафа в комнате Трой. Голос оглушительно завопил: «Клу! Моя борода!» Внятного ответа ниоткуда не последовало.

Вскоре после этого послышалось, как Форрестеры покидают свои апартаменты.

Художница решила дать им немного времени пообщаться с Хилари по-родственному, а уж потом самой присоединиться к компании, так что когда из башенки над конюшней донесся звук гонга — по словам Хилари, он раздобыл его где-то среди старинных трофеев, награбленных еще Генрихом VIII во время роспуска монастырей, — она все еще стояла, уставившись в каком-то странном оцепенении на огонь в камине. Интересно, задалась вопросом Трой, не напоминает ли этот звук Найджелу о днях, проведенных в святой обители — то есть еще до того, как крыша у него поехала?

Резким движением головы она стряхнула с себя задумчивость и устремилась вниз по лестнице к парадному залу, где, как всегда начеку, уже подстерегал Мервин. Он перенаправил гостью все в тот же «зеленый будуар».

— В библиотеке мы теперь ничего не трогаем, — произнес главный лакей со значительной ухмылкой, — мадам.

— Очень деликатно с вашей стороны, — ответила Трой. Мервин распахнул перед нею двери зеленого будуара, и она вошла внутрь.

Форрестеры стояли у камина вместе с Хилари, который по случаю облачился в смокинг сливового цвета и повязал несколько широковатый галстук. Полковник оказался усатым стариканом с выражением какого-то постоянного удивления на бледно-розовом лице. Бороды у него не было. Был слуховой аппарат.

Миссис Форрестер выглядела примерно так же, как звучал ее голос: внушительно. Черты ее лица казались грубоватыми, рот походил на пружинный капкан. За очками с линзами из горного хрусталя блестели глаза чуть навыкате. Жидкие седые волосы на затылке были собраны в пучок наподобие сдобной булки. Юбка пожилой леди застыла где-то в диапазоне между «миди» и «макси» и уж наверняка скрывала под собой не одну пару фланелевого белья. Верхнюю ее половину облегали плотные шерстяные одежды разнообразных оттенков тусклого — хоть и в красно-коричневых тонах. Шею она украсила ожерельем из жемчуга — по оценке Трой, натурального и самого что ни на есть превосходного; пальцы — старомодными кольцами, — все в мыльных разводах. В руках у супруги полковника помещалась плетеная сумка с вязанием неуловимого назначения и носовым платком.

Хилари представил их друг другу. Полковник буквально просиял улыбкой и отвесил новой знакомой легкий поклон. Миссис Форрестер отрывисто кивнула.

— Ну, как вам тут живется? Не мерзнете? — спросила она.

— Вовсе нет, благодарю вас.

— Я потому спрашиваю, что вы наверняка проводите много времени во всех этих душных студиях, где рисуют обнаженную натуру. Я говорю: об-на-жен-ну-ю на-ту-ру!

Видимо, как догадалась Трой, привычка повторять каждую фразу фортиссимо так глубоко укоренилась в сознании миссис Форрестер и дошла — ради блага ее мужа, разумеется — до такого автоматизма, что проявлялась сама собой. Так что робкое замечание полковника — у него, мол, нынче при себе слуховой аппарат — решительная дама просто проигнорировала.

— Ну, меня Трой, во всяком случае, не рисует обнаженным, дорогая тетушка, — произнес Хилари, разливая по бокалам напитки.

— Уж это было бы нечто.

— Мне сдается, что ваши представления о жизни художников основаны во многом на «Трильби»[75] и «La Vie de Boheme»[76].

— О, а я видел Бирбома Три[77] как раз в «Трильби», — вступил в разговор полковник Форрестер. — Он там так красиво умер — навзничь на стол! Здорово получилось!

В это время раздался стук в дверь, и вошел человек с явно озабоченным выражением лица. К тому же оно было не просто озабоченным, а вдобавок обезображенным, словно его когда-то долго жгли на живом огне. Множественные шрамы сбегали по щекам вниз к перекошенной линии рта.

— А, Маулт, — обернулся к нему полковник.

— Прошу прощения, сэр, что осмелился побеспокоить вас, — обратился вошедший к Хилари. — Я просто должен заверить полковника, сэр, в том, что все в порядке. Борода на месте, сэр.

— Ах, вот вы о чем, Маулт! Хорошо, хорошо, просто прекрасно, чудно и великолепно! — вскричал Форрестер.

— Благодарю вас, сэр. — Маулт поклонился и вышел.

— О! Что такое с вашей бородой, дядя Блошка?! — спросил Хилари (к великому, надо сказать, облегчению Трой).

— Ах, ничего особенного, мой юный друг, как видишь, ничего особенного! Я так волновался — вдруг забыл ее дома, а потом еще переживал, как бы она не потерлась в чемодане.

— Ну, вот видите, Фред, не помялась. Я же говорил — не помнется.

— Вижу, вижу, так что все прекрасно, можно расслабиться.

— Вы будете Санта-Клаусом на Рождество, да, полковник? — рискнула спросить Трой, и старик снова радостно просиял, а потом залился краской смущения.