Однажды во сне. Другая история Авроры

Аврора сама понимала, что снова осталась одна. Она и раньше всегда была одна. Одна останется и в будущем, надо полагать. Она одна, и может доверять только самой себе. Собственно говоря, ничего нового в этом нет. Разве как-то иначе обстояло дело в любой из ее прошлых жизней? Нет, к одиночеству ей не привыкать, оно было ее постоянным спутником и в лесу среди кроликов и белок, и в темных коридорах Тернового замка.

Слова «правого» Филиппа причинили, по всей видимости, сильную боль и Филиппу «левому».

— Но я… люблю тебя, — в отчаянии обратился он к принцессе. — Я хочу быть с тобой, защищать тебя, помогать…

— Нет-нет, это я хочу делать все это, — бесцветным ровным голосом возразил «правый» Филипп.

Аврора поняла, что откладывать решение нельзя, нужно принимать его немедленно, иначе она может застрять здесь навсегда. Ведь смысл этой ловушки, которую приготовила для нее Малефисента, именно в том и состоит, чтобы заставить ее принять решение. Малефисенте хорошо известно, что это самое трудное задание, которое только можно предложить глупой принцессе.

Аврора повернулась и пошла прочь, надеясь на то, что ей удастся отойти достаточно далеко раньше, чем возобновится дуэль между Филиппами, и в созданной ее воображением роще снова раздастся звон мечей.

И этот звон будет преследовать ее до тех пор, пока она не проснется.

— Я украл у своей матери жемчужную сережку! — крикнул вдруг один из Филиппов.

Аврора продолжала идти прочь, не оборачиваясь и прикрыв глаза.

— Я украл сережку только потому, что она была очень красивая, только поэтому. Позже, когда мама умерла, у меня нашли эту сережку и спросили, зачем я ее взял. Может быть, для того чтобы оставить ее как память об умершей матери? И я сказал «Да, в память о ней», хотя на самом деле украл сережку, когда мама была еще жива. Я сказал «да», потому что хотел, чтобы все жалели меня и продолжали хорошо относиться ко мне и чтобы никто не считал меня вором.

Вот теперь у принцессы уже не хватило сил, чтобы не обернуться.

Этот Филипп говорил странные вещи, так, очевидно, казалось и второму Филиппу, с неприязнью смотревшему на него.

— Зачем ты рассказываешь ей про нас все это? — спросил он.

Но первый Филипп, оказывается, еще не закончил:

— Когда мне было десять лет, то есть когда я уже хорошо знал, что можно делать, а что нельзя, я сказал своей сестре Мэри, что она красивее другой моей сестры, Бриджит. Причем сделал это в присутствии Бриджит, — признавшись в этом, он виновато опустил голову.

Принцесса крепче ухватила рукой рукоять меча и начала приближаться к Филиппам.

— А еще однажды я поймал мышь и выпустил ее в комнате, где была кошка. И смотрел, как кошка играет с мышью, пока та не умерла. Это было ужасно, и потом я несколько дней рыдал, мне было очень жалко мышь. Я даже покаялся о своем поступке на исповеди. Но все же я сделал это! Сделал, потому что мне хотелось посмотреть, что же будет.

— Ну, хватит, хватит, — занервничал второй Филипп. — Разоткровенничался! Думаешь, ей очень интересно знать все эти гадости?

— А еще я писал в постель до тринадцати лет!

И Аврора, и второй Филипп ошеломленно уставились на него.

— Да, я писал в постель до тринадцати лет, — продолжал первый Филипп, и в его голосе прорезались истеричные нотки. — Не все время, конечно, но и не просто раз-другой. Мой отец ужасно сердился, с горничной взяли клятву, что она будет помалкивать, мне говорили, что я позорю весь наш род. Пороли даже, только что толку? Я понимаю, что наследники трона в постель не писают, а я вот писал. Про это никто теперь не знает, только мой отец, я, а теперь еще и ты. А рассказываю я это тебе потому, что люблю тебя, у меня нет секретов от тебя. Никаких. Ни плохих, ни хороших. Я хочу, чтобы ты снова начала мне верить. Да, я солгал, но с этой минуты клянусь говорить тебе только правду и не скрывать ничего, — он облизнул пересохшие губы и тихо добавил: — А теперь уходи. Ради блага своего королевства, своего народа, ради собственной безопасности — уходи. И знай, что, если мы еще где-нибудь, когда-нибудь встретимся с тобой, я никогда больше тебе не солгу. Ни единым словом. И весь остаток жизни буду делать все для того, чтобы ты простила меня.

Второй Филипп хотел что-то сказать, даже раскрыл уже рот, но не успел — Аврора вонзила ему в грудь свой меч. По самую рукоять. Лицо второго Филиппа перекосилось от боли, но оставалось человеческим, из уголков рта потекла алая кровь. Принцесса невольно отступила назад, решив, что совершила страшную, непоправимую ошибку.

Но тут же кровь второго Филиппа стремительно почернела, а его тело с шипением принялось съеживаться, словно проколотый воздушный шар. Очертания фигуры второго Филиппа размывались, становились прозрачнее, демон исчезал — так же бесследно и бесславно, как и его предшественники.

Первый, живой Филипп с побледневшим лицом следил за гибелью демона. «Как ужасно, должно быть, наблюдать со стороны за собственной смертью!» — мелькнуло в голове Авроры.

И все же Филипп сумел взять себя в руки и даже, сделав шаг вперед, нанес удар мечом, который добил демона.