Однажды замужем

Выдерживает ее, как дуб под морилкой. А с другой стороны — заигрывает, порой даже заискивает. Не потому ли, что кресло пошатнулось? Как он тогда, после кафедры, на Грызлова жаловался: «Нет, вы слышали, Полина Васильевна, как он говорил? Прямо-таки программное выступление!»

Ромка, надо сказать, всех потряс — выдал такое, что заведующему и во сне не могло присниться. Все, конечно, высказывали соображения по поводу перестройки:

«Хорошо бы расширить факультатив — поменьше бы этой принудиловки!»

«Дать больше самостоятельности студенту!»

«И больше практики!»

«Да, но не за счет теории, а то совсем думать отучатся».

«Думающих сейчас навалом, а вот работающих…»

«Исключить прием случайных людей. Обсудить, как бороться с протекционизмом! Эти блатные уже вот тут сидят…»

Вскакивали с мест, шумели. Эмоций тратили, как на всю оставшуюся жизнь. И понятно — ведь кровное, наболевшее.

Роман выждал, когда все наговорились до хрипоты, вышел к столу Глеба и четко, без буйных страстей изложил собственный взгляд на текущий момент:

«Как явствует из всего сказанного сейчас в этих стенах, каждый из нас не раз задумывался, каким бы он хотел видеть будущее нашего института. Лично я представляю его себе так…»

И дальше — конкретно, по пунктам — первое, второе, десятое… Целая программа — прав Глеб.

Глеб смотрел на своего друга, многолетнего верного соавтора, во все глаза. Он, как и все, разумеется, понял, что для такой речи нужно было долго и всерьез готовиться и что прозвучать она должна бы из уст заведующего, а не как «голос с места».

«Нет, ну каков наш Грызлов?!» — жаловался Полине Глеб после кафедры, доставая из кармана валидол.

Она улыбнулась этой нечаянной рифме: поэтами, говорят, становятся с горя, не с радости. И все. Сказать Глебу что-нибудь утешительное так И не смогла: не к тому человеку обратился он за сочувствием.

Полине этого просто не понять: почему они так рвутся к дополнительным нагрузкам? И Глеб, и Роман. Власть? Но ведь это когда-то слова «кресло» и «кормушка» считались синонимами, давным-давно. А теперь? Что дало Глебу его заведование? Седину и проплешину на затылке? Да еще сердечную недостаточность — сосет валидол, как карамельки.

Как-то в минуту откровенности Сухоруков (тогда всего-навсего и. о.) признался Полине: «Я согласился не за тем, чтобы командовать другими, а чтобы мной никто не командовал».

После того заседания кафедры все вдруг почувствовали, что пахнет паленым. Стали гадать: кто вместо?

«Грызлов, кто же еще!» — говорили одни.

«Нет, тут более тонкая игра, — возражали другие. — Глеб устарел, место разгребают кому-то другому».

«А-а, хрен редьки не слаще!»

«Смотря какой хрен и какая редька. Бывает и слаще», — не соглашалась Галка Леонова.

Полина же, несмотря на сложные отношения с Глебом, считала, что уж лучше он: с Андреичем хоть поспорить можно.

«Нам следует пересмотреть некоторые принципы воспитания, — заявил как-то Глеб. — Чтобы не было менторства. Студенту нужен советчик, партнер».

«Палка студенту нужна, Глеб Андреевич, вот что!» — возразил кто-то.

Может, в этом есть доля истины: строгих преподавателей студенты и в самом деле уважают больше, чем мягких. Кнут почитался на протяжении всей истории.

Но вот Дротов не пожелал считаться с историей. Ушел, не дожидаясь, пока кто-нибудь примерит этот кнут к его спине.

А что касается Грызлова… Да, Ромка мягче. Он больше «свой». Но именно по-свойски он так измотает всех бесчисленными поручениями, что собственное имя забудешь. По этой части Грызлов — маэстро. Зарубят одну идею — вместо нее несколько новых. Растут, как головы у дракона. Когда грызловская идея комиссии кругового контроля потерпела провал, он быстренько переориентировался и переименовал ее в комиссию внутривузовского контроля.

«Ты, Ром, по-моему, просто вредитель, — предупреждала его Галка Леонова. — Подрываешь авторитет самого принципа: не доверяешь сознательности человека новой формации».

«Это ты, что ли, новой формации?» — хохотал Роман.

Теперь Грызлов носится с идеей комиссии межвузовского контроля и уже числит себя ее председателем.

При этом Грызлов умудряется помнить и про личные потребности: делает для какого-то неизвестного поэта подстрочники известных немецких и французских авторов. Время для этого выкраивает в основном за счет скорости передвижения — носится по институту взмыленный. Только и слышишь: «Всё! Меня для всех нет! Я — улетел…» «Остынь! — как-то схватила его за рукав Полина. — Куда мчишь-то?» — «Надо, Поль, надо! Овес-то вздорожал, кормить Пегаса нечем! — пожаловался Ромка. Но дело не забыл: — Передай Леоновой, чтобы обеспечила явку: на общество трезвости — десять человек, на партконференцию — пять!»

Одна Железная Лена не дает ему себя подгонять. «При пожаре звоните 01», — говорит ему.

«Как его учили», — усмехается Леонова.

Нет, уж лучше Глеб, чем Роман.

Полина снова повернулась лицом к морю, к солнцу. До чего же оно здесь оглушительное, ошалеть можно!

«Нет, пока светит солнце, я живу!» — подмигнула плотной сверкающей сини. Сквозь сощуренные ресницы лучи дробились, рассыпались широким радужным веером.