Одни сутки войны

Матюхин и Сутоцкий лежали в густых зарослях не то орешника, не то жимолости, прислушивались и приглядывались, прикидывая, что сделать, чтобы предупредить идущих на верную смерть своих ребят-разведчиков: они были убеждены, что командование обязательно пошлет в тыл разведывательные группы. И как ни прикидывали, приходили к одному выводу: нужно завязать бой. Обстрелять мотострелков, поднять заваруху, а потом сбежать в глубь леса. У них было одно преимущество — внезапность. Пока противник очухается, пока развернет боевые порядки и начнет преследование, сделать можно немало. Тем более что первый удар будет наноситься с тыла, из-за машин, по которым немцы стрелять не осмелятся.

Когда решение было принято, Матюхин и Сутоцкий успокоились. Теперь главное не упустить время.

Они рассчитали правильно: разведгруппы пойдут через несколько часов. Когда в лесу сгустится зеленая тьма. Но они не знали, что сложный путь, по которому шло на утверждение решение командования немецкой группы убыстрить события, уже подходил к концу. Пока Матюхин и Сутоцкий лежали и переживали одну, вернее, две неприятности — комаров, забивавшихся даже под капюшоны маскировочных курток, и страстное желание закурить, чтобы хоть как-нибудь отогнать дремоту, — пришел утвержденный новый план немецкого командования. И когда сквозь птичий хор издалека донесся первый взрыв танкового мотора, они не то что не услышали, просто не обратили на него внимания. Раз есть войска, значит, хоть где-то да должен время от времени взреветь двигатель. Может быть, механик проводил регулировку или профилактику и теперь, окончив работу, проверял машину. Но когда фыркнул другой двигатель, потом сразу два, разведчики насторожились. Гул моторов приближался. Он слышался позади, где-то справа и слева.

Работу вот этих, уже более близких двигателей и засекли «слухачи», которые выползали к переднему краю противника, чтобы наблюдать, что у него делается. Спустя некоторое время они доложили об этом своим командирам, и пошло их донесение по инстанциям наверх, к командарму…

Не зная об изменившейся обстановке, Матюхин и Сутоцкий одновременно поняли значение и опасность моторных взрывов, потому что весь этот длинный день то и дело думали за противника, становились на его место, насколько позволяли их военные знания и опыт. Что-нибудь предпринять, чтобы помешать этой, теперь уже, казалось, неотвратимой махине, что разворачивалась далеко позади, они не могли, но оба, не сговариваясь, лихорадочно перебирали варианты и отбрасывали их. Последний шанс — пробиться к линии связи и нахально предупредить своих — отпадал: услышав первые их слова, враг наверняка отключит линию и сообщит, что в тылу бродят русские.

В разгар этих лихорадочных поисков, когда оба понимали, что никто их не упрекнет, если они ничего не придумают, Сутоцкий заметил, как от командирской машины отделилась тень и бросилась к засаде.

Потом произошло что-то непонятное: к командирской машине метнулись уже три тени, затем две из них вернулись обратно и вокруг них собрались другие. Потом все разбежались, и безмолвные, дисциплинированные солдаты поднялись с земли, вышли из своих укрытий и растянулись в четкую, довольно густую цепь. Фланги этой цепи скрывались в темноте, и поэтому цепь казалась особенно длинной и опасной.

Немцы, по-видимому, получили приказ прочесать дубраву и выйти к переднему краю, чтобы занять исходные позиции для броска вперед.

Значит, начиналось…

Аналитический ум Матюхина сработал быстрее, чем ум Сутоцкого. Время не терпело, и Андрей не столько посоветовал, сколько приказал:

— Я забегу вперед, в сумятице не заметят, решат, что связной, и ударю по флангу, потом переберусь в центр. Бой обязательно завяжется, если… не срежут. Думаю, сразу не срежут: сейчас солдаты как в шоке, понимают, что вместо засады пойдут в атаку на русские позиции. Внутренне они к этому не готовы, и, значит… значит, пробьюсь. А ты, как только я завяжу бой, постарайся поджечь машины. Тебе с тыла будет легче: шоферы тоже будут поначалу следить за боем. Если подожжем, наши поймут, что неспроста. Поймут и, может быть, успеют принять меры. Хоть резервы подтянут, хоть… Ну не знаю что, но, может, успеют. А если промолчим, наверняка не успеют. Понял?

— Да.

— Держи мои гранаты. И еще. Как только подожжешь, меня не жди, самостоятельно пробивайся через пойму. Может, доберешься…

Они не попрощались. Матюхин бросился вперед, от задка машины к задку, под их прикрытием выскочил в дубраву и тут, видимо, изменил свое решение выходить во фланг: цепь все-таки была слишком длинной. Он поднялся на ноги, спрятался за дубом и, тщательно прицелившись, дал первую очередь.

Она была страшной, эта первая очередь по еще стоящей в ожидании команды дисциплинированной немецкой цепи. Страшной потому, что била кинжальным огнем. А Матюхин, все так же стоя, ударил в другую сторону от дуба.