Одни сутки войны

Он ждал ответного огня и потому упал на землю и ползком, яростно отталкиваясь локтями, коленями, всем телом, пополз в сторону. Правда, в глубине души он был уверен, что немецкие солдаты не будут бить по земле: они должны были видеть пульсирующий огонек его автомата над землей и, значит, по закону боевого шока вначале будут стрелять поверху, на уровне человеческого роста.

Но они не стреляли вовсе. Сработала великолепная, всем на зависть дисциплина: команды открыть огонь не прозвучало.

Вот почему Матюхин успел выпрямиться за другим дубом и дать две длинные косоприцельные очереди. Он увидел, как упали несколько солдат… И тут услышал хриплые команды:

— Фойер! Форвертс![3]

Он опять упал на землю и пополз к следующему дубу, забирая все вправо и вправо, не подозревая, что приближается ко второй, еще безмолвствовавшей засаде, тоже получившей приказ прочесать местность и занять исходные позиции в траншеях. Он сам лез в засаду, но не знал об этом и в рамках своего замысла действовал безукоризненно.

После четвертой его очереди противник действительно открыл огонь, пули пошли так густо, что воздух над ползущим Матюхиным ощутимо завибрировал и стал горячее. Матюхин добрался до следующего дуба и опять дал несколько коротких очередей. И пока противник разобрался, откуда бьет автомат, прошло несколько мгновений, достаточных для того, чтобы разведчик бросился на землю и пополз дальше.

Теперь дело осложнилось: первая растерянность врага исчезла, солдатами овладела злость. Она подсказала, что стрелять поверху не стоит, потому что пули, срезая корье и ветки, проходили над стрелявшим, впивались в землю вокруг него.

А Андрей полз, понимая, что долго это продлиться не может, что противник обнаружит и окружит его. Тогда хана. В трескотне выстрелов он не слышал взрывов гранат позади, не видел, как вначале нехотя разгоралось пламя — солярка воспламеняется медленно. Но он почувствовал, что сзади, вернее, сзади и слева что-то происходит, потому что огонь стал ослабевать. И как раз в этот момент его настигла первая пуля. Она полоснула по бедру, ожгла и улетела. Андрей почувствовал медлительно стекающую по округлости ноги теплую кровь и выругался: теперь, кажется, и в самом деле хана…

Но нога действовала, значит, кость не задета, и боль почти не беспокоила. Андрей быстро перебрался к очередному дубу и дал несколько коротких очередей лежа: патроны следовало экономить. Ответный огонь явно ослаб, и он поначалу не совсем понял почему…

Николай Сутоцкий дождался первой очереди Андрея и, выскочив из укрытия, побежал к средней, стоявшей в центре невспаханного поля машине, обогнул ее и, сообразив, где баки с горючим, швырнул на них гранату. Баки оказались добротными. Они только покоробились от взрыва и дали незначительную течь. А Николай надеялся, что огонь вспыхнет сразу. Поэтому он растерялся и бросил в ту же машину вторую гранату. Начался пожар.

Тогда Николай метнулся к другой машине. Теперь, сорвав автомат, он вначале прострочил баки. Горючее прыснуло пахучими струями. Николай, обогнув машину, прострочил баки следующей. Шоферы выскочили из кабин и бросились тушить ту, первую машину, занимавшуюся вяло и натужно. Николай перебросил гранату через вторую, надеясь, что взрыв зажжет растекшееся горючее и перебьет сбежавшихся шоферов. Убедившись, что так и случилось — помог пропитанный горючим прошлогодний бурьян, — поджег и третью.

После этого Николай дал очередь с тыла по развернувшейся в сторону Андрея цепи. Николай бил из-за машин, постепенно приближаясь к дубраве. Бил довольно точно. Немцы сначала принимали его очереди за свои, но потом разобрались, что к чему, и стали, озираясь, отстреливаться.

И тут Сутоцкий увидел пулеметчиков. По всем правилам военной науки они лежали позади атакующей цепи и не стреляли, были как бы в резерве. Вот они-то первыми заметили Сутоцкого и поняли, кто это. Николай увидел, как они разворачивают пулемет, и сразу, не раздумывая, даже не радуясь собственной предусмотрительности, швырнул в них последнюю гранату.

Пока она летела, ему пришла другая счастливая мысль. Он упал в бурьян, нащупал нож за голенищем и пополз на взрыв. Добивать немцев не пришлось. Сутоцкий развернул пулемет и стал бить по тому флангу цепи, который заворачивался, чтобы окружить Андрея. Пулемет работал исправно, и цепь вынуждена была залечь.