Одноклассники, или Поколение lost

Сегодня волею случая мне попалась редкостная дрянь. Называется «Тот, кто смотрит». Книжонка для задротов. Я посмотрел-посмотрел, да и бросил. Хотя это и не в моих правилах.

Я не люблю лицемерие. Если правила игры меня раздражают, то предпочитаю их или нарушить, или не играть совсем. Своих правил это касается в первую очередь. Глупо быть должным самому себе. Особенно если «скальп» всё равно будет снят. По моим новым правилам.

От нечего делать я ленивым взором оглядел попутчиков и в глубине вагона, через четыре обращённых ко мне сиденья, взглядом – глаза в глаза – встретился с девушкой.

Она была очень привлекательна: чуть за двадцать, соблазнительная смесь черноглазости, темноволосости и смуглокожести. Жгучесть. С такими очень хочется «зажечь». Жёстко. Выжечь изнутри всё. Огнемётом.

Похоже, она занималась тем же самым – разглядывала. И на мне остановилась задолго до того, как я отложил книжонку для задротов. Потому настолько обнаглела, что была застигнута мной врасплох.

Её ресницы то ли стыдливо, то ли кокетливо вздрогнули, взгляд помутнел, забурлил волной привычной женской вертлявости и вырвался. Визуальный контакт длился пару секунд, но меня успело торкнуть. Во мне проснулся самец. Самцом ощущать себя приятно. Тем более самцом, на которого обратила внимание такая самка.

Рядом с ней сидел тип лет тридцати. Не крупный, но крепко сбитый, коренастый. С пивным брюшком. Лысый. Глаза тяжёлые, давящие. Мордат. Щетинист. Брутален. Лысина смачно коричневела густым курортным загаром.

Тип, интуитивно уловив на себе мой взор, заёрзал и затянуто-вальяжным движением обнял девушку. «Стало быть, её парень, – уразумел я. – Видно, и загорали где-то вместе». Ах, вот досада!..

Впрочем, какая разница? Будто о возможности связи с незнакомой девушкой в электричке вообще стоял вопрос. Между контактом глаз и контактом тел простирается великая пропасть под названием «Правила поведения, соответствующие приличному человеку». Надо иметь сильные крылья, чтобы стремительно преодолеть эту пропасть. А вместе с тем незнакомую девушку после того, как она сольётся с толпой, можно больше не увидеть никогда. Стоит ли тратить на неё хоть что-то, кроме глаз?..

Лучше вообще ничего не тратить. Я отвернулся к окну, уже подумывая, не возвратиться ли мне к книжонке для задротов, попробовав читать её с конца, коль уж она не поддаётся с начала.

Однако жгучая девушка не оставляла меня. Мне несколько раз удавалось поймать её взгляд за хвост в момент его ускользания, так что привычная женская вертлявость вскоре обозначила себя как непременно стыдливость, а потом, отбросив условности, приняла откровенно кокетливую позу.

Гляделки вперемешку с томными фигурами лицевых мышц грызли время, как мыши сыр в заржавевшей мышеловке: с адреналинчиком и чем дальше, тем бесстрашнее и жаднее. И сгрызли. Лысый тип, вдруг спохватившись, вскочил и направился к выходу, потянув за собой свою подругу.

Когда они проходили мимо меня, она чуть притормозила, и мы успели очень чувственно переглянуться ещё раз. Напоследок я заценил её задницу.

Да, пленительно. Говорить иначе было бы лицемерием чистой воды. Воды. А у меня огонь. Который я, слившись с толпой, вынес из электрички в город на следующей остановке.

Вторник

Вчера по дороге домой меня угораздило взяться за «Анну Каренину». Никогда не понимал, что в ней так «зацепило» иностранцев (ну, говорят же, мол, заграницей она очень популярна). Неловкое чувство. Это как в школе, когда старшеклассникам сильно нравится какая-нибудь толстуха из твоего класса, а ты недоумеваешь – отчего это так. Старшеклассники же не дураки, они знают толк в сигаретах, выпивке и драках. Стало быть – и в толстухе что-то есть. В итоге оказывается, что надо просто подрасти. Дело тупо в сиськах. И ещё кое в чём.

Увы, всё смешалось в доме «Обломских». Облом на обломе. Обломался я и насчёт «сисек». «Сиськи» у Анны Карениной были так себе. Для эстетствующих задротов. А по мне эстетство плюс задротство равно либерализм. Либерализм же – это потаённая тяга к развращению: дайте мне трахаться, с кем я хочу, как я хочу, где я хочу и когда я хочу. Потаённая, потому что ищет сочувствия и одобрения. Мол, не развращение моя цель, а человеческая свобода. Мол, не задрот я, а эстет. Не правда ли, разве неэстет способен увидеть, рассмотреть всю красоту свободы?

Не правда ли, что идея свободы неотделима от идеи правды? Однако правда, если она есть, не нуждается в сочувствии и одобрении. Правда обладает таковостью: ей и так хорошо. Поэтому лицемерие здесь неуместно. И хватит трепаться о свободе.

Моя несвобода была рядом со мной всё то время, пока я трепался о свободе сам с собой, как наихудший из эстетствующих задротов. Да, та самая жгучая смесь черноглазости, темноволосости и смуглокожести. На соседнем сиденье параллельного ряда. На вытянутую руку – меня от неё отделял только проход между рядами.