Однолюб

Уснуть Стасе в эту ночь так и не удалось. Мысли жужжали как пчелы в растревоженном улье. Слава пропал, в этом она была уверена. И пропал не случайно. Какая-то гроза собиралась над ее домом. Она давно предчувствовала это. И вот теперь… Нет, нет, гроза еще не разразилась. Но тучи все сгущались, и солнце уже исчезло за ними безвозвратно.

Но рой Стасиных мыслей вел себя чересчур самостоятельно, настойчиво возвращая ее к сегодняшнему визиту Дана, к его странному поведению. Впрочем, почему странному? Если все вспомнить и сопоставить, получалось, что он с самого начала вел себя точно так же. Только полная идиотка не заметила бы, что он всегда так смотрел на нее. Обыкновенный бабник, как она сразу не распознала. За всеми его умными речами крылось одно-единственное примитивное желание… «Почему бабник? Почему примитивное?» – возразила она себе. «Может быть, он влюблен», – подсказал внутренний голос. Эта мысль приятно уколола ее. С тех пор как она вышла замуж, это был первый мужчина, который не обратил никакого внимания на сей прискорбный факт.

Вертясь с боку на бок, Стася замирала от ужаса, думая о том, что ее сегодняшнее видение может сбыться. Мучилась и не могла понять, хочет она этого или нет. Уверяла себя, что, конечно, нет, ничего этого ей не нужно. Но какое-то странное неуемное любопытство влекло ее снова и снова заглянуть в собственное будущее.

Борьба с этим нездоровым любопытством продолжалась вплоть до рассвета. На рассвете, как только обессилевшая и опустошенная Стася прикрыла наконец глаза, ее тут же утащило в водоворот видений, напоминавших короткие сны. Она видела Славу, связанного по рукам и ногам и с кляпом во рту, и деда, строившего куличики с Леночкой на детской площадке, себя, блуждающей по бесконечным комнатам чужого дома. И во все эти видения прорывалось лицо Дана с бездонными пропастями глаз. Она бежала от него, но почему-то получалось, что бежала на месте. Расстояние между ними не увеличивалось, а, наоборот, сокращалось. Дан протягивал к ней руки, и она попадала в паутину липкой чужой страсти. И уже не могла ни выбраться, ни шевельнуться. Одежда на ней сама собой таяла, Дан подступал все ближе. А ей даже не удавалось произнести ни слова. Он принялся ласкать Стасю, целовать ее распятое в паутине тело. И предательское тело отвечало сладострастной дрожью, изгибаясь в его руках. А мозг, бесполезный придаток, был неподвижен и нем. Мозг был скован ужасом нереальности творящегося.

Любой ужас, думала Стася, должен когда-нибудь кончиться. Потому что все когда-нибудь кончается. И тогда можно будет убежать, спрятаться, прийти в себя и подумать. Но прежде всего – под душ, чтобы смыть с себя едкий пот отравленной страсти. Но Дан льнул к ней снова и снова и совсем не собирался прекращать эту дикую игру. Еще немного – и он заставит ее поверить, что все происходящее реально и что ей это нравится. Сладкие судороги кольцами сдавливали тело, поднимаясь к горлу. Рот раскрывался в беззвучном крике. Страсть побеждала рассудок. Мозг перестал быть молчаливым соглядатаем и взорвался любовью. И в этот момент Дан высоко поднял руку и в ней блеснул необычный нож – длинный, с тонким гибким лезвием. Стася вскрикнула и резко села…

Часы показывали половину седьмого. Продолжать пытку сном желания больше не было. Стася набросила халат и, ступая на цыпочках, прошла на кухню, чтобы поставить чайник. Деду она постелила на полу, и ей вовсе не хотелось, чтобы он проснулся. Хотелось побыть одной, сбросить остатки дурного сна. Чайник закипел, Стася насыпала в чашку растворимого кофе, налила кипяток и так же осторожно пошла в комнату. Но ее остановил какой-то странный звук, похожий на хрип или сопение. Она обернулась и увидела, что дед таращит на нее глаза.

– Ты чего? – спросила она. – Спи, рано.

Изобразив на лице мучения умирающего, он разлепил сухие губы и пискнул:

– Стой. Подойди.

Стася осторожно подошла.

– Двигаться не могу. Только пальцы…

Дед пошевелил пальцами рук, торчащими из-под одеяла.

– Я сейчас «скорую»! – вскрикнула Стася.

– Стой, – снова пискнул дед. – Не смей. Уже отпускает. Ночью даже позвать тебя не мог, когда все началось. Лежу, все соображаю, ничего не болит, а шевельнуться нет сил. Все вино твое проклятое…

– Да не мое оно, – растерянно ответила Стася.

Глава 11. Уродливый мир

Дан явился к Рудавину в половине одиннадцатого. Петр явно не ожидал этого. Еще бы: все шло как по маслу. Если Дан попадал к женщине вечером, то выходил от нее не раньше чем утром.

О препятствии, в лице деда, Петр слушал раздраженно. Время шло, Людмила в любой момент могла начать свою игру. А ему очень хотелось знать, что это будет за игра или, по крайней мере, какой будет ее следующий шаг.

Петр порылся в деле Стаси и выудил несколько бумаг, касающихся ее отца.

– Да, действительно, – улыбнулся он. – То есть я хотел сказать – в принципе такое возможно. Только вот особой радости по этому поводу она вроде бы испытывать не должна.

Он сунул Дану отчет агента, занимавшегося разработкой Дмитрия.