Однолюб

В двадцать с ним произошла самая страшная вещь, которая может произойти с таким человеком, – он влюбился. Ее звали Лизой. Все заклинания мамы оказались бессильны. Мама сразу как-то постарела, щеки ее обвисли. Она смертельно устала от битвы с природой и Богом. Она не могла принять свой проигрыш и умерла, не болев ни одного дня, от инфаркта.

Ее смерти Дан даже не заметил. В его сердце вошла стрела безнадежной любви. Чем совершеннее становился мир, наливаясь любовью, как яблоко соком, тем уродливей казалось ему собственное отражение в зеркале.

Сочувствие отца было весьма своеобразным. Он протянул сыну мамину золотую брошь и, отводя глаза в сторону, сказал: «Вот. Ты, значит, сынок, продай и это… как его, сходи к девкам, которые за деньги…» Брошь сломалась у Дана в руке от ненависти к человечеству, которое оставляло его большой и прекрасной любви лишь такой способ утоления.

Через два дня сломанную брошь взяли в скупке как драгметалл. Денег оказалось мало для того, чтобы забыться в профессиональных женских объятиях. Тогда он решил напиться. Совсем как отец. В магазине было людно, мужчины то и дело толкались, задевали друг друга плечами, локтями. Только Дан шел как по зеленой улице. Его чурались даже здесь.

Он замешкался и не успел сказать продавщице, что именно ему нужно. Взял портвейн, который краснорожая дебелая тетка совала всем подряд. Домой идти не хотелось, поэтому он медленно шел куда глаза глядят. А по пятам за ним увязался мальчишка-студент, приметивший его еще у прилавка. Сначала читал Дану свои стихи, а потом, когда тот, выпив, расслабился и перестал смотреть на паренька загнанным зверем, предложил отправиться вместе с ним на вечеринку, где люди, по его словам, тяжело страдали без выпивки и денег. Вместе с доморощенным поэтом Дан снова зашел в магазин и оставил там все деньги, полученные взамен маминой брошки.

Вечеринка проходила в заброшенном доме, на языке присутствующих называвшемся «ночлежкой». Чествовали бородатого диссидента, разменявшего пятый десяток. Тот, правда, был уже не в состоянии принимать поздравления и мирно спал в прихожей на раскладушке, но это никого не смущало. Веселье продолжалось без него. Люди здесь были самые разные. Несколько чистеньких студентов, несколько девушек, одетых с иголочки, две старые проститутки и соседи именинника по ночлежке – кочегары с университетским прошлым и грузчики с уголовным прошлым.

Здесь никто не обратил внимания на клеймо уродства на его лице. Девушки подвинулись, чтобы он мог сесть между ними. Никто не разглядывал его исподтишка, никто не отводил испуганных глаз, смотрели весело и прямо.

Но Дан не поверил, что это и вправду так. И был готов к любым подвохам, к любым неожиданностям. Пил много. Знакомый студент только ему подливал вино не скупясь, помня о том, кто сегодня оплачивает музыку. Сосед слева заводил разговор о демократии, девица напротив – о своих духовных переживаниях. Дан отвечал им по очереди, невпопад, но это никого не смущало. Он был равным среди равных. И уже готов был поверить, когда заметил пристальный взгляд с другого конца стола.

Молодая женщина разглядывала его ничуть не смущаясь – равнодушно и холодно. Длинная сигарета в тонких пальцах с хищными кроваво-красными коготками медленно двигалась к алым губам. Женщина была необыкновенно красива. Все сразу же встало на свои места. Дан вспомнил, кто он на самом деле и чем отличается от всех этих людей. Он снова взглянул на молодую женщину, и ему показалось, что с кончиков ее пальцев капает кровь, и кровью перепачканы ее губы. И захотелось, чтобы так оно и было. Дан встал, медленно обогнул стол, присел на корточки возле женщины. Она ответила ему спокойным взглядом.

– Почему ты меня разглядываешь? – Ярость все-таки просочилась в его слова, как он ни пытался скрыть ее. – Ведь они все, – он обвел рукой стол, – они этого не делают.

– Они тебя жалеют, – ответила женщина, затягиваясь дымом сигареты.

– А ты? Разве тебе не жалко меня? – Он говорил с вызовом.

– Нет. – Она снова затянулась и прошла вечность, прежде чем она продолжила. – Если ты ходишь как дурак с таким лицом, это твои проблемы. Все это, – она поводила красным коготком вдоль его щеки, – легко убрать.

– Что? – Он ничего не понял, но почувствовал, что весь сегодняшний необыкновенный вечер был только прелюдией для чего-то важного, и это важное вот-вот произойдет.

– Небольшая косметическая операция, – продолжила женщина, – небольшие разрезы вот тут, – коготок уперся в его скулу, – тут, – больно ткнулся за ухом, – и тут, – она коснулась пальцами его подбородка. – Уж поверь врачу с приличным стажем. – Она протянула ему визитку.