Однолюб

Он ушел с вечеринки и долго бродил по ночному городу. Звезды сыпались на него со всех сторон, и он, смеясь, подставлял им ладони. Это была лучшая ночь в его жизни. Теперь он чувствовал, что его лицо и он – это не одно и то же. Его лицо теперь было лишь страшной маской, которую он может сбросить. Виновница его уродства – медицина – теперь становилась его спасительницей. Бог, в существование которого он чуть было не уверовал, снова проиграл вездесущей науке. Любовь, затаившаяся в сердце, обретала надежду. Большеглазая девушка Лиза обольстительно улыбалась ему из будущего.

Из больницы он вышел другим человеком. Кому-то могло показаться – обыкновенным, ему казалось – неотразимым. Он смотрел в зеркало, задыхаясь от восторга. Он не просто сделал операцию, он совершил прыжок в космическую бездну, достал недосягаемую звезду и вернулся на землю триумфатором.

Каждый день, проведенный в больнице и до операции, и после нее – в бинтах, ему виделась одна и та же сцена – Лиза идет по улице, поднимает глаза и видит его. Смятение, восторг, слезы. Видение было немного смутным, мешал какой-то дурацкий образ царевны-лягушки, скинувшей свою шкурку. Этот образ ему совсем не нравился, но он беспрестанно присутствовал в его фантазиях, делая их немного нелепыми, немного смешными.

Лиза даже не улыбнулась, встретившись с ним. «О! – сказала она. – Как ты переменился!» И пошла дальше, думая о чем-то своем. Дан врос в землю и несколько минут не мог пошевелиться. Потом вынул из кармана маленькое ручное зеркальце, с которым теперь не расставался, и взглянул на свое отражение. На него растерянно смотрел молодой красавец. Тогда в сердце ударила ярость. Мамин голос отчетливо прозвучал в голове: «Стерва! Чего ты от нее хочешь?! Нарвется когда-нибудь, пристукнут. Ткнуть ножом под сердце, и спать спокойно».

Дан не удивился, что в материнских наставлениях появились незнакомые интонации и совсем уж незнакомые советы. Он медленно вздохнул, шумно выдохнул и пригасил свою ярость. Дан снова взглянул в зеркало. Губы его кривила злая усмешка, на щеке пролегла морщина. Он коснулся пальцами лица, разгладил морщину. Его лицо не должно участвовать в этом. Он шел домой, обдумывая свою месть в мельчайших подробностях.

В сердце скопилось слишком много яда, теперь материнский голос злословил в его голове почти ежедневно. Дан привык к нему, чувствовал себя не таким одиноким.

Как-то в середине мая, читая газету, в которую ему завернули бутылку, отец пьяно рассмеялся и, тыча пальцем в страницу, выдал с интонацией Дон-Кихота: «Однако, сколько яду!» Он все еще не утратил актерских замашек. Двадцать лет прошло с той роли, а Дон-Кихот все еще жил в его сердце, заставляя говорить своим голосом. Почти так же, как мать жила в сердце Дана и все время говорила, говорила…

Дан стал журналистом. Скопившемуся яду нашел применение в заказных политических статьях. Вскоре главный редактор взял его на особую заметку и стал использовать только там, где нужно было кого-то разгромить, уничтожить, высмеять. Для похвал, поздравлений с юбилеями, хвалебных рецензий и прочей чепухи талант Дана был абсолютно непригоден. А если он и писал нечто подобное, у читателя оставалось отчетливое впечатление, что юбиляра похвалили и облили грязью одновременно.

Дан быстро набирал уверенность в себе и известность. Однажды он подъехал к подъезду Лизы в новом «форде». Лиза шла с рынка, нагруженная сумками. Из одной некрасиво торчали хвостики свеклы, затхло пахнущей сырым подвалом. Она наконец была ему рада. Но Дан теперь хорошо знал, что это за радость. Появляется она у женщин только тогда, когда лучшие женихи уже потеряли свободу, а остальные потеряли интерес к женитьбе. Когда страшно вставать утром и смотреть на себя в зеркало: а вдруг ты уже старуха? Где гарантия, что одиночество не продлится всю жизнь?

Она позвала его на чай. Пожелтевшие чашки, дрянной чай. Он смог выпить только половину. Лиза говорила быстро, не давая ему вставить ни слова, и с каким-то отчаянием смотрела в его чашку. Словно вместе с напитком была отвергнута и она.

Дан взял ее прямо на кухне, так и не сказав ни единого слова, уложив на грязном полу, где повсюду валялась шелуха от семечек. Полузадушенная его телом, она прошептала: «Скоро мама вернется…» Это спасло ей жизнь в тот день. Он не знал, что Лиза жила с родителями. Но он заставил ее изрядно поволноваться, растянув время их близости до того самого момента, когда в двери лязгнул ключ. Едва успев запахнуть узкий халат, Лиза выскочила объясняться с матерью, а он осторожно выскользнул из квартиры. Вечером Дан отправил ей с курьером цветы. Маленький букетик дешевых роз. Большего она не заслужила. Его месть только начиналась. Статьи Дана стали мягче, яд нашел другое применение.