Однолюб

– Когда ее бабку парализовало, дед бросил ее вместе с пятнадцатилетним сыном на произвол судьбы и скрылся где-то на севере. Вестей от него до настоящего момента не было. Видно совсем плохи дела, раз подался к сыну.

– Бомж он, – отмахнулся Дан. – Вот и все дела. И похоже, в ближайшие сто лет он от нее уходить не соберется.

В отличие от Дана у Петра не было времени ждать, пока старик внучке надоест и та выгонит его в шею.

– Я сейчас…

Он вышел за дверь, а Дан тем временем бегло просмотрел рабочие бумаги на столе шефа. Среди разносортных, глупых бумажек его привлекла одна – характеристика на Данилова Игоря Николаевича. И что пишут про него серые кардиналы? Ну такой он, допустим, и такой, и растакой. Ишь как выражаются: «контролю полностью не поддается, см. неучтенный психологический фактор: врожденное уродство». Дан едва сдержался, чтобы не смять бумагу…

Отец с матерью ждали его рождения пятнадцать лет. Отец был характерным актером, играл все, начиная от бабы-яги на детском утреннике в Новый год, и заканчивая князем Мышкиным из «Идиота» Достоевского. Мать была красавицей и умницей, часами могла цитировать Ахматову и Бродского. Поклонников у нее было много. Она выбирала, до кого из них снизойти, кого осчастливить, чьими генами воспользоваться, чтобы увековечить себя в потомках. Отец был профессиональным актёром, и роль потенциального мужа удалась ему лучше, чем другим. Красавица отдала ему руку и сердце, но за многие годы брака отец так и не избавился от роли просителя. Мать смотрела на него сверху вниз.

Идея поскорее обзавестись красивыми детьми исходила от нее. Отец же лишь радовался участию в процессе. Три года прошли в безуспешных попытках и бесплодном ожидании. Мать успела защитить диссертацию и преподавала филологию в университете. Отец снялся в эпизодической роли у самого Михалкова. Так, мелькнул на заднем плане. Но ведь у Михалкова даже на заднем плане просто так не мелькают. Было чем гордиться. Фильм демонстрировали знакомым и родственникам. Отрывки из диссертации матери опубликовали в немецком журнале. Журнал демонстрировали сразу после фильма. В семье был достаток, у семьи был успех, не было только детей. Но родители были упорны…

Они были современными людьми, а потому не хотели и не могли уступать природе, отчего-то отказывающейся воспроизвести их маленькую копию. Причитания своих родителей о том, что не дал Бог детей, значит, судьба такая, считали старческим маразмом. Они были убежденными материалистами, а потому в Бога не верили, а верили в прогрессивную медицинскую науку. Таблетки и инъекции принимали пригоршнями и вкалывали литрами. В результате родился он – Дан. Родился как знамение победы науки над природой. Таблеток – над естеством. Врачей – над Богом.

В зрелые уже годы он часто размышлял над тем, какое лицо должно было быть у такой победы? И понимал – именно то, с которым он родился.

Привезя в палату рожениц детей в специальной большой тележке, медсестра принялась профессионально сладко улыбаться молодым мамашам, раздавая одинаково линялые сверточки. Родственники рожениц уже отдали ей должное в виде положенных тортов, цветов и шампанского. Поэтому на сюсюканье она не скупилась. А вот матери Дана сверточек подала молча, пряча глаза. Мать, с нетерпением ожидавшая встречи с долгожданным ангелом души своей, растерянно заглядывала в пакетик и робко улыбалась. Там, крепко зажмурившись, спал крохотный уродец, каких она никогда в жизни не видела. Тонкий нос был настолько длинным и крючковатым, что краешком задевал нижнюю губу. Левая щека со скулой и ухом составляли сплошное кожистое месиво. «Это, может быть, пройдет», – словно оправдываясь, прошептала медсестра. «Конечно», – спокойно сказала мать. «Все хорошо», – добавила она притихшим женщинам, не понимающим, что случилось. И все бы поверили, что хорошо, если бы слезы не катились у нее из-под ресниц. Однако мать была не только красивой, но и мужественной женщиной. Недаром она пятнадцать лет боролась против природы и Бога и одержала победу. Она прижала сверток к груди, сочившейся теплым молоком. Но не поцеловала Дана, как собиралась сначала.

Покормив сына в первый раз и устав от прицельного обстрела семи пар глаз своих соседок, она вышла в коридор. А в палате между двадцатилетними девчонками разгорелся спор – негритенка пригуляла тетенька или еще кого. Самая досужая побежала в детскую, упросила медсестру глянуть на свое сокровище, и потихоньку осмотрела остальных детей. «Лучше б негритенка», – с неподдельным ужасом рассказывала она товаркам, вернувшись. И некрасивые прыщавые товарки, услышав об уродце, аж засветились. Всю жизнь им вдалбливали их некрасивые мамаши: «В красоте счастья мало». И прибавляли: «Зато здорового родила!».