Одолень-трава

звездочёты что-то чли,

глядя на небо с земли.

Но холопские заботы

не затронули Кокота.

Тут вступили два шута:

«Всё, царь, в мире – суета.

Войны, игры да забавы

хуже всяческой отравы,

лучше, царь Кокот, женись,

веселее станет жизнь.

Не сочти за труд, послушай,

мы в свои слыхали уши

весть о том, что где-то есть

за границей нашей весь.

В этой веси за границей

проживает царь-девица,

все считают, что она

слаще мёда и вина,

и не просто что бабёнка,

а девица без ребёнка.

Так что шли туда сватов,

наш совет тебе таков».

Царь Кокот взволнован вестью,

заходил, как волк, на месте,

побежал бы, может быть,

но уже не волчья прыть.

Говорится сказка скоро,

да дела идут не споро,

всё же к лету, наконец,

спохватился царь-отец:

«Что за песня без баяна,

что за сказка без Ивана,

нужен срочно мне дурак,

пусть послужит за пятак».

Отыскали дурня слуги,

как не странно, без натуги

и доставили во двор.

Царь повёл с ним разговор:

«Послужить царю немного

надо, Ваня, в путь-дорогу

собирайся и айда,

нам неведомо куда.

Говорят, что за границей

проживает царь-девица,

привезёшь её – отец

даст за это леденец.

Не захочешь, оплеуху

дам своей рукою в ухо».

Говорит царю дурак:

«Прогуляюсь, коли так».

               * * *

Ваня скоренько собрался,

лапти снял, подпоясался,

взял с собой лепёшку в путь

и пошёл куда-нибудь.

Хорошо гулять по свету,

коль в душе заботы нету,

но Ивана в этот час

сна лишил царёв приказ.

Чтобы не было скандала,

шёл и шёл он без привала,

раз дурная голова,

может, год, а может, два;

шёл до той поры, покуда

не увидел в поле чудо:

беломраморный дворец –

дорогих камней ларец.

Весь сверкает он и пышет,

облака, как снег на крыше,

сад вокруг, как дикий лес,

полон всяческих чудес.

На траве у частокола

люди мужеского пола,

может, сто или пятьсот

(жаль, Иван не знает счёт)

вечным сном, видать, уснули

то ль от сабли, то ль от пули,

или, может быть, любовь

била в глаз им, а не в бровь.

Ваня, этого не зная,

видит, дева молодая

из дворца идёт. Она

слаще мёда и вина,

а глаза, как лук стреляя,

жизни молодцев лишают.

Но Иван не чех, не лях

удержался на ногах.

Говорит она: «Хороший,

видно, витязь ты, поплоше

вянут, как в мороз цветы,

от девичьей красоты

и ложатся у ограды,

помирая без награды».

Ей Иван в ответ: «Я тож,

может, помер бы, как вошь,

только тут другое дело

пахнет дракой иль расстрелом,

потому, как я царю

слово дал, что к октябрю

привезу тебя в столицу.

Он надумал, вишь, жениться.

Собирайся, царь Кокот,

коли жив, наверно, ждёт.

Ты хоть царь, но все ж девица,

так что надо подчиниться».

Та неясно, что почём

согласилась с ним во всём.

А затем взяла платочек,

завязала в узелочек

свой дворец. Его Иван