Одушевленный ландшафт. Сборник статей

Для взрослого человека проблемен сам факт впечатленности. Рефлексии этой проблемности посвящен, например, многотомный роман М. Пруста «В поисках утраченного времени», а также цикл лекций М. К. Мамардашвили «Психологическая топология пути» [Мамардашвили 2014]. Используя гомеостатическую метафору, можно сказать, что проникновение нового, неосвоенного содержания в область эго запускает особую внутреннюю работу, направленную на восстановление потерянного равновесия. Вторжение впечатления в сознание порождает желание что-то сделать с этим содержанием (это могут быть, казалось бы, противоположные желания — «развидеть» или сделать так, чтобы ощущение не кончалось). Значимое содержание открывает зазор: оно как бы есть, но оно бесплотно и в любой момент может исчезнуть. Хочется, подобно Фаусту, остановить мгновенье[8]. Это желание имеет множество разноуровневых объяснений — от культурной установки «иметь», а не «быть» (Э. Фромм) до эффекта незавершенного действия (К. Левин, Б. В. Зейгарник). Мы же предлагаем взглянуть на такую активность как на защитные механизмы эго. Именно они и составляют, с нашей точки зрения, первую ловушку для процесса развития в диалоге. Защищая эго от изменений, они, таким образом, блокируют и процесс развития.

Итак, с нашей точки зрения, к первой «тупиковой ветви» траектории развития принадлежат разнообразные копинги и эго-защиты: от самых примитивных, скажем, отрицания и вытеснения, работающих как своеобразные перцептивные фильтры, позволяющие не замечать впечатление или очень быстро забыть его, до более развитых форм совладающего поведения. Последние характеризуются тем, что человек совершает какие-то практические действия, направленные на присвоение впечатления, его оформление, фиксацию, канализацию и т. п. Всё это действия во внешнем плане, которые маркируют значимость впечатления, однако сами по себе не ведут к изменению/развитию личности, основанному на выстраивании внутреннего эквивалента (интериоризации). Скорее, наоборот, такое действие — способ отделить впечатление от личности, вывести «Я» (которое не больно-то готово развиваться) из под влияния чужеродного содержания, даже если за это придется заплатить довольно дорогую цену (изменив не само ядерное «Я», а его внешние отношения и атрибуты, «Me», а не «I», по У. Джемсу). Применительно к практике ландшафтной аналитики к таким действиям можно отнести возникновение романтических союзов между участниками, основанных на проекции причины своей взволнованности на другого человека (вспомним классические эксперименты А. Арона и Д. Даттона на шатком мосту), решение завести собаку (после активного взаимодействия с ездовыми собаками, которое является одной из составляющих Московской ландшафтной аналитики)[9]. Все это мы наблюдали не единожды.

С нашей точки зрения, к этой же группе можно отнести такую характерную практику фиксации туристических впечатлений, как фотографирование. Потребность в извлечении опыта как бы находит в фотографиях свой предмет и удовлетворение, притом что фактически такового извлечения не происходит. Нет интериоризации: вместо тонкой работы по выстраиванию внутреннего эквивалента, раскрытию смысла создается неполная и некачественная копия чувственной ткани. Задача кажется выполненной, и субъект переключается на другие. Извлечение опыта, основанное на приобщении к нему, подменяется формальным присвоением. Типичное фото туриста — селфи на фоне природного/культурного объекта — мало отличается по смыслу от выцарапанной на условной египетской пирамиде надписи «здесь был Вася» и так же мало помогает условному Васе приобщиться к вечному.