Читаем Одушевленный ландшафт. Сборник статей полностью

Мы не знаем, что это за язык, но мы можем организовать условия для его нахождения. Мы стараемся создать такие условия диалога, при которых канал коммуникации будет одновременно предельно узким и непривычным, неосвоенным. Так, мы можем предложить участникам идти к дереву, символизирующему жизненную цель, с закрытыми глазами (нужно ориентироваться на данные тех органов чувств, которые обычно оказываются на периферии внимания и создают фон), устанавливать контакт с собакой, символизирующей партнера (как выбрать, если видишь 16 морд впервые?), или добиваться от другого участника, играющего роль собачки, выполнения загаданного действия, только лишь подкрепляя его верные действия с помощью кликера (это даже не привычное по детским играм «тепло-холодно», а вдвое меньше). Использование непривычного канала дезавтоматизирует, остраняет коммуникацию [см.: Шкловский 1925], направляет на нее произвольное внимание субъекта. Внимательное оперирование новым, но сравнительно легким в освоении каналом позволяет участникам обогатить и уточнить их образ мира и образ себя в мире, а установка на то, что решаемая практическая задача может выступать метафорой, порождает дополнительно к задаче-запросу и практической задаче новую задачу на установление смысла.

Идея диалога человека и вещи заложена в термине affordance (в русскоязычной литературе он чаще всего встречается в буквальной транслитерации: «аффорданс»). Появившийся в лоне экологического подхода Дж. Гибсона [Гибсон 1988] и Д. Нормана [Норман 2006], этот термин означает воспринимаемые возможности, которые предлагает субъекту тот или иной объект. Так, дупло на высоком дереве дает белке возможность укрыться в нем от непогоды, наблюдать с удобного ракурса за происходящим вокруг, защититься от хищников, не умеющих лазать по деревьям и т. п. Замечательный нидерландский философ и архитектор Эрик Риетвелд вводит понятие социальных или культурных аффордансов [Rietveld, Kiverstein 2014], это такие же возможности, которые объект дает субъекту, но лежащие вне поля моторных задач. Существуют объекты, специально созданные именно для социальных аффордансов (например, памятники, призванные создать условия для того, чтобы, глядя на них, припоминать те или иные события), но социальные аффордансы есть и у «обычных» вещей. Скажем, круглый стол создает условия для свободного общения сидящих за ним. Важно, что вещь как бы предлагает аффорданс, но не «навязывает» его. Аффорданс — это форма, которую может принять активность субъекта при взаимодействии с вещью. Парадокс в том, что этой формы нет ни у вещи, ни у субъекта, она возникает именно в пространстве их взаимодействия. Именно это обстоятельство и позволяет нам утверждать, что в термине «аффорданс» заложена идея символического диалога человека и мира.

Предмет — это «вещь сделанная», объект, в отношении которого был совершен акт определения: одни его аспекты и соответствующие аффордансы были подчеркнуты, а другие нивелированы («вот это стол, за ним сидят»). В ландшафтной аналитике участники сталкиваются с природными объектами, которые если и возникли в связи с человеческой деятельностью, то лишь отчасти. Предлагаемые ведущими «упражнения» направлены на раскрытие некоторых заданных аффордансов объектов, но вместе с тем они всегда стимулируют и выявление новых. Возможность всегда быть больше, чем являешься, вести себя не так, как прежде, согласно, М. К. Мамардашвили, — уникальное свойство живого. Таким образом, открывая в окружающих объектах новые аффордансы, но не сводя сущность этих объектов именно к ним, участники ландшафтной аналитики как бы одушевляют окружающий мир. ландшафтные объекты превращаются в ландшафтные субъекты, собеседников, предлагающих бесконечный ряд возможностей.

Здесь мы подходим к формулированию важнейшей цели ландшафтной аналитики, а именно: к приобщению участников к опыту открытия бесконечных возможностей (возможности бесконечны — совокупность реализованных возможностей конечна) в диалоге с миром. Ландшафтная аналитика, таким образом, оказывается не просто психотерапией нового опыта, но психотерапией новых возможностей. В решении последовательности задач формируется (как мы надеемся) особая оптика, позволяющая раскрывать в мире пространство возможностей. Опыт диалога с миром становится, выражаясь словами К. Г. Юнга, опытом «символической жизни».

Литература

Агранович С. З., Березин С. В. (2005). Homo amphibolos: Археология сознания. Самара: Бахрах-М.

Березин С. В., Исаев Д. С. (2009). Ландшафтная аналитика: опыт трансдисциплинарной психотерапии. Самара: Универс групп.

Выготский, Л. С. (1984). Проблема возраста. // Собрание сочинений в 6 т., т. 4, ч. 2. М.: Педагогика.

Гибсон Д. Д. (1988). Экологический подход к зрительному восприятию. М.: Прогресс.

Ильенков Э. В. (2006). Идеальное. Культурно-историческая психология, 2, 17–28.

Козяр Г. Н., Нуркова В. В. (2012). Какие воспоминания мы выбираем? Как цифровой фотоаппарат изменяет нашу память. Лабиринт. Журнал социально-гуманитарных исследований, (4), 12–25.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Масса и власть
Масса и власть

«Масса и власть» (1960) — крупнейшее сочинение Э. Канетти, над которым он работал в течение тридцати лет. В определенном смысле оно продолжает труды французского врача и социолога Густава Лебона «Психология масс» и испанского философа Хосе Ортега-и-Гассета «Восстание масс», исследующие социальные, психологические, политические и философские аспекты поведения и роли масс в функционировании общества. Однако, в отличие от этих авторов, Э. Канетти рассматривал проблему массы в ее диалектической взаимосвязи и обусловленности с проблемой власти. В этом смысле сочинение Канетти имеет гораздо больше точек соприкосновения с исследованием Зигмунда Фрейда «Психология масс и анализ Я», в котором ученый обращает внимание на роль вождя в формировании массы и поступательный процесс отождествления большой группой людей своего Я с образом лидера. Однако в отличие от З. Фрейда, главным образом исследующего действие психического механизма в отдельной личности, обусловливающее ее «растворение» в массе, Канетти прежде всего интересует проблема функционирования власти и поведения масс как своеобразных, извечно повторяющихся примитивных форм защиты от смерти, в равной мере постоянно довлеющей как над власть имущими, так и людьми, объединенными в массе.http://fb2.traumlibrary.net

Элиас Канетти

История / Обществознание, социология / Политика / Образование и наука
Мать порядка. Как боролись против государства древние греки, первые христиане и средневековые мыслители
Мать порядка. Как боролись против государства древние греки, первые христиане и средневековые мыслители

Анархизм — это не только Кропоткин, Бакунин и буква «А», вписанная в окружность, это в первую очередь древняя традиция, которая прошла с нами весь путь развития цивилизации, еще до того, как в XIX веке стала полноценной философской концепцией.От древнекитайских мудрецов до мыслителей эпохи Просвещения всегда находились люди, которые размышляли о природе власти и хотели убить в себе государство. Автор в увлекательной манере рассказывает нам про становление идеи свободы человека от давления правительства.Рябов Пётр Владимирович (родился в 1969 г.) — историк, философ и публицист, кандидат философских наук, доцент кафедры философии Института социально-гуманитарного образования Московского педагогического государственного университета. Среди главных исследовательских интересов Петра Рябова: античная культура, философская антропология, история освободительного движения, история и философия анархизма, история русской философии, экзистенциальные проблемы современной культуры.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Петр Владимирович Рябов

Государство и право / История / Обществознание, социология / Политика / Учебная и научная литература