Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века

Отметим, что с самого начала переговоров с Англией, завершившихся договором в Труа, чиновники Парламента были в целом настроены к ним враждебно[210]. Впервые о начале этих переговоров и реакции на них Парламента мы узнаем из протокола заседания 17 мая 1419 г., когда именно в Парламент пришли за советом и помощью канцлер, маршалы и главы Парижа: они сообщили о закрытом письме короля, которым он приказывал изъять 20.000 франков у глав монетного ведомства, предназначавшиеся для содержания армии, и отправить ему для оплаты поездки в Понтуаз на переговоры с англичанами. И Парламент решается, видимо, с согласия обратившихся за помощью, отказать королю, убедив его «в большом ущербе и неминуемых бедствиях, которые последуют, если эти суммы будут изъяты». Тем не менее уже 27 мая 1419 г. стало известно, что королева Изабо и герцог Жан Бургундский направились в Понтуаз «договариваться о мире и браке». К ним присоединились по приказу короля и чиновники Парламента: первый президент и четыре советника, сторонники бургиньонов (29 мая 1419 г.). Подозрения властей в возможной нелояльности Парижа подтверждает письмо герцога Бургундского, прочитанное здесь 18 декабря 1419 г. канцлером: в нем содержалось требование в случае одобрения намерений, скрепить письмо к королю Англии печатью и подписями чиновников всех основных институтов власти в Париже. Герцог Бургундский прямо требует сообщить ему, «каково отношение в Париже к договору и есть ли намерение утвердить, исполнять и осуществлять своей властью то, что решат король, королева и герцог Бургундский». И хотя единогласно (nemine in contrarium redamante) эти письма признали «разумными, полезными и правильными», подозрения властей были не безосновательны. Так, только в этой перспективе начавшихся переговоров с Англией понятна реакция Парламента на введение нового налога через две недели после письма герцога Бургундского. 4 января 1420 г. в Парламенте шло бурное и однозначно негативное обсуждение сбора тальи с Парижа, поскольку это происходило якобы с одобрения Парламента. И вот тут, вновь единодушно (concordablement), было решено, «чтобы избежать и устранить крупные несообразности и скандалы», грозящие от этого налога, вообще прекратить его сбор, а деньги, уже собранные, вернуть обратно. Такого ещё не бывало в практике, и, чтобы никто не усомнился в подлинности этого решения, назавтра пригласили в Парламент («если захотят прийти») канцлера, королевского прево, генеральных советников финансов, Палаты счетов, купеческого прево и эшевенов, всех почтенных горожан, дабы «предупредить их об опасностях и несообразностях… и заявить им, что Парламент не давал никогда ни согласия, ни разрешения на сбор тальи, никогда не приглашался и не присутствовал на обсуждении и принятии этого налога, и что в этом решении все президенты и советники единодушно одного мнения». В этой напряженной ситуации Филипп Бургундский решил привлечь Парламент к переговорам с Англией и тем снять противостояние: в письме от 3 февраля 1420 г. он просит прислать на переговоры представителей Парламента. Но чиновники не спешат с ответом. Собравшись 5 февраля 1420 г. и высказываясь вполне лояльно о переговорах, тем не менее они не только не согласны отправлять туда своих послов[211], но и решают дождаться мнения остальных институтов, получивших аналогичные письма: Королевского совета, купеческого прево и эшевенов Парижа. А когда все, включая Палату счетов и Парижский университет, собрались 7 февраля 1420 г., выяснилось, что все ждут мнения Парламента и готовы поступить так же, как он. Круг замкнулся. Тогда Парламент высказал свое главное соображение — потребовать, чтобы переговоры проходили в Париже, надеясь, видимо, что совместными усилиями согласных с ним институтов и чиновников ему удастся повернуть переговоры в иное русло. Реакция короля была отрицательной: в письме 12 февраля 1420 г. он потребовал прислать послов в Труа «для блага и сохранения королевства». В это же время обозначился и конфликт Парламента с канцлером, который практически исключил Парламент из круга доверенных лиц власти. Отношение Парламента к начавшимся переговорам не могло абстрагироваться оттого факта, что англичане — по-прежнему враги королевства, и даже в период переговоров Парламент продолжал защищаться от их продвижения. Так, 29 февраля 1420 г. он обсуждал, как поступить с крепостью Бомон, которую англичане грозятся взять в ближайшую субботу, а крепость охраняла дорогу, по которой шло снабжение Парижа. И в совершенном отчаянии, при отсутствии какой-либо поддержки войск, Парламент решил добровольно сдать крепость, «видя, что она скверно охранена, плохо вооружена и не снабжена продуктами и не способна противостоять большой силе», чем ждать, пока «эту крепость захватят англичане, которые из-за этого могут очень разозлиться и принести еще большие убытки области вокруг». Как могли относиться парламентские чиновники к переговорам о союзе с теми, кого воспринимают как врагов, которых лучше не злить?