Огненная проповедь

Я прихватила с собой тяжелую связку ключей Зака после того, как заперла замок. Теперь она позвякивала в такт моим торопливым шагам. У каждой запертой двери я закрывала глаза и предоставляла инстинкту выбрать верный ключ. Захлопывая каждую дверь, я продолжала свой путь вниз, но по другому крылу от камер сохранения. Даже сейчас мне было ненавистно, что над головой опять возвышается форт, что он стоит между мной и мимолетным глотком неба и света.

Я оказалась в самом длинном коридоре, намного длиннее тех, что располагались выше. Из-за труб, проложенных вдоль стен, он выглядел ещё более длинным и узким. С низкого потолка свисали стеклянные шары, источавшие тот же стерильный белесый свет, что и в моей камере. В самом низу небольшого лестничного пролета виднелась дверь. Мой разум так на нее настроился, что даже не пришлось закрывать глаза, чтобы выбрать нужный ключ.

В моих видениях в комнате с резервуарами всегда стояла тишина. Но когда я зашла, меня обезоружил шум: беспрестанное жужжание машин и плеск воды в темноте. Из-под ног доносился рев реки. Несколько лет заключения я чувствовала реку, но здесь ее отчетливо слышала. Несмотря на жуткий вид, это место странным образом меня утешило: все, кроме звуков, я уже видела в своей голове. Вдоль длинной стены располагались баки, от каждого к панели управления на потолке тянулись трубки. Прижав ладонь к одному из резервуаров, я удивилась — теплый — и постаралась в сумраке разглядеть тело в вязкой жидкости. Внутри что-то двигалось в унисон с дребезжанием машины.

Я знала, что там, но все же прищурилась, надеясь ошибиться.

Когда я привыкла к темноте, формы стали материализовываться. И не только в том баке, но и в ближайших. Молодая женщина плавала спиной ко мне, протянув вверх три руки, будто в попытке вынырнуть. Мужчина свернулся в позе эмбриона на дне своего бака, его руки без кистей обхватывали колени. Старуха дрейфовала под странным углом, единственный глаз под клеймом был закрыт. Все голые. Каждое тело едва заметно пульсировало в такт с ритмом подключенной к резервуару машины. Комната поражала размерами — невозможно разглядеть дверь в самом конце. Резервуары тянулись бесконечным рядом, а вместе с ними тянулся ужас.

Я не догадывалась, где заканчивается механизм и начинается электричество, или, может, это вообще было одно и то же, но знала, что чуждое зрелище – элемент запрещенной технологии До. Что за зловещая магия погрузила этих людей в ловушку подводной летаргии? У меня тошнотворно скрутило узлом внутренности, пока я рассматривала переплетение проводов и металла. Механизмы привели к концу света. И я, провидица, видела взрыв как никто другой, словно наяву: несущая чистое разрушение, сносящая все на своем пути горячая вспышка. От накатившего инстинктивного ужаса не спасли последние четыре года созерцания электрической лампы у себя в камере под потолком. Я вспотела, коленки затряслись. Гудение многосекционной машины напоминало урчание спящего зверя. Руки тоже задрожали. Мне думалось, что это мои видения кошмарны, но они не шли ни в какое сравнение с реальностью. Трубки проникали в тела через рот и запястья, и, как веревочки марионеток, удерживали тела, не давая им всплыть. Выйди я наружу и расскажи обо всем увиденном, даже большинство альф содрогнулось бы. А если опираться на мои видения, то где-то там реально существует Остров, где я могла бы найти тех, кто мне поверит и даже поможет.

Больше всего обескураживал строгий порядок в зале: аккуратно расставленные ряды баков, идеальный ритм вздымающихся и опускающихся грудных клеток в унисон с нескончаемой колыбельной машин. Несмотря на разные уродства, этих людей роднил ужас их положения: застывшей неподвижности. Я шла по залу, а потом остановилась и прислонилась лицом к баку, позволив пульсирующему сумраку меня убаюкать.

По стеклу пробежала дрожь, от которой я насторожилась и открыла глаза: с той стороны к нему прижималось лицо. Юноша плавал в передней части резервуара. Через устрашающе бледную кожу четко проступали вены. Светло-каштановые волосы обрамляли голову, губы обхватывали трубку. Живости портрету добавляли глаза: широко открытые и неожиданно внимательные.

Я резко отпрянула, мой слабый вскрик почти сразу потерялся в сыром и гулком пространстве. Оторвав взор от глаз юноши, я посмотрела ниже, но осознав, что, как и все, он был нагим, быстро вернулась к его лицу. Несмотря на клеймо, худое лицо парня напомнило мне о Заке. Позже я спрашивала себя, не потому ли он показался мне таким знакомым?

Я попыталась убедить себя, что глаза парня пусты и безжизненны, что открытые еще не значит живые. И отступила в сторону. Если бы зрачки не двинулись, я бы продолжила путь в конец комнаты, а оттуда наружу. Когда же они проследили за моим движением, я в какой-то мере испытала досаду. И в то же время поняла, что юноша меня видит, а небольшое движение его зрачков — это обещание, которое я не могла нарушить.