Он пожалел, что не взял с собой трубку. Бесспорно, анахронизм, однако в поездкам по дикой природе ему ничего так не нравилось, как заправлять ее ванильной смесью табака «Берли» и поздно вечером курить у костра. Но он оставил ее в лагере. Раньше она принадлежала деду, отцу его отца. Винн обожал его, потому что он был тем еще любителем риска и совершеннейшим придурком. Старик Чарли выучился на юриста, женился на бостонском брахмане, несколько лет проработал на Уолл-стрит и возненавидел это; он переехал в южный Вермонт и стал уважаемым художником-любителем, а также начинающим садоводом-органиком и местным историком. Он рисовал амбары и поля, но также писал и обнаженную натуру; молва утверждала, что у него были две любовницы-модели, одна вдова и одна претендентка на звание вдовы, которая сказала своему пьяному мужу, что, если он только пикнет, она перережет ему горло в следующий раз когда он потеряет сознание – что, вероятно, произойдет не позднее чем завтра. Младший сын Чарли, отец Винна, унаследовал от своего отца все подвижные, искренние черты и чувство цвета в придачу, но отказался от изобразительного искусства ради более практичного занятия архитектурой. После колледжа он провел год в Японии, изучая ландшафты, так и не оправился от впечатлений и теперь строил дома в японском стиле по всему южному Вермонту. Ген придурковатости, склонности к риску и изобразительному искусству перескочил через поколение и приземлился на Винна. Кто бы мог подумать, что этот парень вполне готов был провести полгода в качестве низкооплачиваемого инструктора по туризму под открытым небом, а вторую половину проторчать в каком-нибудь сарае, создавая художественные инсталляции и скульптуры.
Он сунул еще несколько обломков плавника в тлеющие угли, протянул правую руку и погрел ладонь. Затем он наклонился и запустил руку в спальный мешок, укутывающий ее голову, в его тепло. Уютно, хорошо. Температура ее тела понемногу повышалась, дрожь и хныканье стихли, они продолжали обкладывать ее теплыми камнями и доставать их, когда те остывали. Она съела полную чашку лапши и плитку шоколада, и теперь ее тело само вырабатывало тепло. Он провел пальцами вниз и нащупал пульс у нее на шее, ровный и сильный. Отлично. Шоковое состояние, самая худшая его часть, осталась позади. Задача состояла в том, чтобы удерживать ее от этого и впредь.
Он отвел взгляд от костра и посмотрел на озеро. Круг света колебался на камнях пляжа. Зарево вспыхнуло на ветру и потускнело, когда порыв стих. Ночь была густой. Свет костра не достигал воды. Снаружи, в войлочной черноте, были только звуки. Шепот мелких волн, плеск воды, скользящей в собственных объятиях. Ему показалось, что он услышал шлепок – хвост бобра, быть может? Он посмотрел вниз рядом с собой: «Сэвидж» 308-го калибра был там, извлеченный из чехла, с прицелом и патронником. Когда они только пришли сюда, Джек сбросил с себя каноэ и потянулся к ружью на плече Винна. Он поставил его на предохранитель и передернул затвор, порылся в кармане в поисках единственного патрона, вставил его в верхнюю часть магазина и щелкнул рычагом. Теперь, с уже имеющимися пятью патронами в магазине, у них было шесть выстрелов. Сегодня вечером, переговариваясь вполголоса, они решили оставлять оружие тому, кто был на вахте. Никто не знает, что могло быть на уме у сумасшедших ублюдков с острова.
Возможно, подумалось Винну, они слишком остро реагировали. Может быть, на нее
Он поднялся, потянулся, подошел к поленнице дров, набрал целую охапку и подбросил топлива в огонь. Вдвоем они прочесали береговую линию и сложили кучу плавника высотой по пояс. С лихвой хватит, чтобы оставаться в тепле. И судя по тому, как разгорался далекий пожар, примерно через неделю вся эта древесина сгорит в любом случае. Он снова сел. Ужасно тяжело было держать глаза открытыми. День казался бесконечным, он бросал вызов законам природы, никакой день не имел права длиться так долго. Винн заставил себя не спать; минут через двадцать, как ему показалось, разбудил Джека и отключился в палатке.
Глава восьмая