Его мысли перенеслись к другой бурной и прекрасной реке. Всего один раз он заставил себя прокатиться на Герцоге по каньону реки Энкампмент. Это было летом перед колледжем, через семь лет после того, как там умерла его мать; он взял грузовик своего отца и маленький прицеп на две лошади, загрузил Герцога, и они отправились на север через Стимбот в Уолден, миновали Норт-Платт, а затем свернули в одноименный городишко Энкампмент, и Джек поехал по Хайлайн-роуд через увитые соснами крутые холмы и еловые леса к парку Хорсшу на вершине каньона. Он не взял с собой вьючную лошадь и не сказал своему отцу, куда он направляется, а Шейн его не расспрашивал. Они с Герцогом разбили лагерь в парке, как это было семью годами ранее, мерин отправился пастись снаружи – его хозяин знал, что тот не запутается в поводьях, он был спокойным и привычным к путешествиям – и Джек заснул в своем спальном мешке в кузове грузовика под чавканье Герцога, жующего пырей, его случайное фырканье и стрекот пары сверчков. Внизу текла река. Он заставил себя ни о чем не думать. Утром он развел костер, сварил кофе и съел протеиновый батончик, а потом оседлал коня, и они тронулись. Стояла середина августа, маленькая речка была низкой и зеленой из-за множества разноцветных камней. Вода мягко струилась по равнинам, а у порогов низвергалась с капризной свободой человека, насвистывающего во время езды. Так непохоже на июньскую пульсацию половодья и порывы ветра в прошлом. Они проехали через поляны с шалфеем, траву вдоль берега, заросли кастиллеи и люпинов между большими деревьями. Они добрались до настоящего ущелья, где река разливалась в стороне от тропы, и оказавшись высоко над ней он подстегнул Герцога, осторожно, но не позволяя ему останавливаться. Когда он добрался до наклонной каменной плиты, то был уверен, что это та самая. Он посмотрел вниз, в ущелье, на уступчатый обрыв, который теперь сплошь состоял из одних валунов – не осталось и следа белой пенистой стремнины, – дважды щелкнул поводьями, направил лошадь через него, и они выехали из каньона. Вот и все. Он не смог заставить себя подниматься обратно. Поговорил с одной дамой в Энкампменте, у которой во дворе было две лошади, и она позволила ему ненадолго оставить Герцога, пока сам он с парочкой рыбаков на попутке вернулся к своему грузовику. Он еще раз взглянул на реку, текущую низко и прозрачно, и поехал в город, чтобы забрать свою лошадь. В трейлере был запас сена и овса, он накормил и напоил Герцога, завел его внутрь и поехал домой. Он плакал по дороге. Один или два раза, а может быть, и больше. В Хот Салфер Спрингс он плакал так сильно, что дорога расплывалась перед глазами. Он не знал почему, почему именно там. Он никогда не рассказывал об этом своему отцу.
Теперь он глубоко вздохнул, поежился и застегнул молнию. Потянулся и посмотрел на небо. По ту сторону реки и ниже по течению, высоко, где-то над тем местом, где должен был быть огонь, висело бледное облако, которое дрейфовало, удлинялось и складывалось в высокую завесу мягчайшего света, оно бесшумно распространялось по северному небу, пока он наблюдал. Облако пульсировало внутренним сиянием, словно живое, а затем каскадом обрушивалось к горизонту и переливалось зеленым. Бледно-зеленый водопад чего-то сверкающего, который распространился по всему сектору и пел, падая, при полном отсутствии звука, вещества, воды или воздуха. На прошлой неделе они иногда видели то, что выглядело как легчайшие движущиеся облака, но это было другое. Теперь дуга более зеленого света вырвалась из вершины водопада, пересекла течение Млечного Пути и зажгла розовый вихрь на юго-востоке, который вздымался и опадал, как гребень волны. Джек вздрогнул. Северное сияние только что продемонстрировало, что будут делать жар и искры, когда преодолеют реку. Это было как предзнаменование, нет, даже больше – как предварительный просмотр – и казалось, что каждый звук и вздох ночи были наполнены песней – и в то же время безмолвны. Это было ужасно и невыразимо прекрасно.
Винн рассказывал ему, что кри и другие северные народы думали об огнях, как о духах мертвых, которые смотрят сверху вниз, осуждая живых. Поэтому, когда появлялось северное сияние, люди держали скверно ведущих себя детей запертыми в домах, чтобы не оскорблять взор предков. Джеку это показалось забавным. Он полагал, что плохой ребенок – или взрослый, если уж на то пошло, мог вести себя скверно внутри с таким же успехом, что и снаружи, и что если предки могли устроить подобное шоу, то у них, по идее, должны были иметься тепловые датчики или что-то в этом роде, чтобы отслеживать плохих детей, прячущихся в иглу, палатке или хижине. Это заставило его снова подумать о мужчине по имени Пьер.