В день службы по своей матери Джек проснулся с первыми лучами солнца и в тумане пробуждения вспомнил, что должен уйти. Он оделся и поспешил прочь из бревенчатого дома. Июньское утро с туманом, стелющимся по высокой траве сенокосных полей, которые ждали первой жатвы. Он чувствовал сладкий запах травы. Над невысоким холмом, заросшим можжевельником, он мог видеть на северо-востоке снежные шапки хребта Нэверсаммерс, плавающие в лучах первого солнца. Он обернулся. Сарай на другой стороне двора был украшен пучками сосновых веток и рогоза, букеты сухих полевых цветов были прибиты к раме вокруг большой двери. Многие соседи приходили накануне и приносили венки ручной работы из ели и пихты, охапки всех цветов, какие только можно было найти в округе, и которые уже распустились.
Он не мог смотреть на них. Он прошел через сарай. Подметенный бетон, пустые стойла, запах лошадей. Минди, кобылы его матери, там не было. Он прошел через заднюю дверь и выбрался наружу, перелез через ограду на пастбище. Лошади разбрелись, низко опустив головы. Туман создавал такое впечатление, будто они пасутся в бледной воде.
Она была внизу, в конце поля, где пастбище переходило в заросли ивы на берегах Фрейзера. Покрытая густой росой трава намочила его штанины до колен. Когда он подошел ближе, то услышал, как ширококостная четвертая лошадь рвет скошенную траву, услышал ее фырканье, а затем почувствовал ее запах. Она была цвета седла, мокрого от дождя.
Когда он подошел к ней, она подняла голову и обернулась. Он сказал: «Эй, девочка, привет». Он положил руку ей на шею, она ткнулась носом в его щеку, и ее горячее дыхание проникло за воротник его рубашки. Ее правая передняя нога была обмотана бинтом. Когда она шагнула к нему, то пошатнулась, заметно прихрамывая. Он прислонился лбом к основанию ее шеи, и она осталась неподвижной. Он позволил своей руке легко пройтись по ее ребрам, которые, по словам ветеринара, были сломаны. Она не дрогнула. Она была любимой лошадью его матери. Она позволила мальчику прислониться к ней.
Джек стоял рядом с ней. Он не издавал ни звука. Он наклонился к ней ближе и глубоко вдохнул. Последнее, чего касалась его мать. Прямо перед тем, как ее поглотила грохочущая вода. Она пребывала со всеми в мире. Напевала вместе с отцом, когда он пел. Так он об этом думал. Была здесь. Теперь ее здесь не было. Он бы с радостью отдал свою собственную жизнь, чтобы еще раз услышать, как она поет ему. Он изо всех сил уткнулся мордой в бок кобылы и позволил себе забыться. Он крепко обнимал кобылу за шею. Он не шевелился.
Через некоторое время Минди внезапно повернулась и потревожила его, и он увидел своего отца, идущего по залитому солнцем пастбищу.
На нем была спортивная куртка, и он ничего не сказал. Ничего вроде: «Я искал тебя». Он подошел к мальчику и кобыле, положил одну руку на голову своего сына, а другую на бок лошади и просто замер. Постоял так некоторое время. Джек хотел бы, чтобы они могли оставаться здесь и дальше. Наконец его отец сказал: «Пора».
Они пошли обратно к сараю. Его отец не отпускал его, держал руку то на его плече, то на его голове. Выступало много людей. Кто-то сыграл песню на гитаре. Затем снова заговорили. Люди плакали. Некоторые смеялись сквозь слезы. Он не мог разобрать слов. Он стоял в глубокой тени импровизированной сцены. Затем он почувствовал, как отец дотронулся до него, и услышал, как тот сказал: «Джек? Джек, тебе есть, что сказать? Просто несколько слов. Что-нибудь?» Он почувствовал, что кивает. Он поднялся на платформу. Единственным, что он мог видеть, был солнечный свет. Он не сказал… ничего. Он замер. И на этом все. Воздух был полон солнца. Никто не произнес ни слова. Что он мог сказать, когда во всем случившимся был виноват он сам? Его рот шевельнулся, но не издал ни звука, и мир перед его глазами начал вращаться. А потом он услышал шорох, подобный порыву ветра, и стук отцовских ботинок по доскам. Почувствовал прикосновение большой руки отца на своем плече, услышал, как он говорит: «Джек. Все в порядке, сынок, все в порядке». Почувствовал, как отец поднял его на руки. Он поднял его на руки и обнял. Обнял крепко, прижал к себе, не переставая шептать: «Пойдем съедим чего-нибудь. Все в порядке, все в порядке…»