Огненная земля

Батраков почти вырвал у Горбаня записку и несколько раз ее перечитал. Теперь в глазах его было раздражение и губы подергивались в гневе.

— Знал бы — не посылал, дурья башка!

— Я… я ничего…

— Пятьдесят человек! Ты знаешь, как отдать сейчас пятьдесят человек?

— Там тоже плохо, товарищ комиссар. Пистолет на книжке.

— Какой пистолет? На какой книжке?

— Из кобур уже вынули пистолеты.

— Сашка… Что ты? Отдохни, Саша…

Пятьдесят автоматчиков по приказу Батракова исчезли среди разрывов, как в высокоствольном лесу. Люди в окопах раздвинулись, чтобы заполнить место.

Над буграми поднялись танки и покатились. За ними шла пехота. Были заметны движения ног и колебания темной, пока еще неясной линии голов. По траншеям разбежались связные с приказом Батракова: «Открыть огонь изо всех видов оружия только по сигналу зеленой ракеты».

Чем ближе подходили немцы, тем понятнее становилось, что они решили повторить свою тактику концентрации всех сил и средств, не считаясь ни с какими потерями. Известная старая тактика, примененная в густых колоннах германской пехоты первой мировой войны и неоднократно использованная ими в эту войну от Фландрии до Сталинграда.

Батраков отметил рубежи, где нужно накрыть противника, и ожидал, сжимая до хруста в пальцах заряженную ракетницу… Когда-то в Башкирии, прямо в степи, на колеблемом ветром парусиновом экране ему, тогда еще комсомольцу, пришлось смотреть кинокартину «Чапаев». Он пожирал глазами кадры, изображавшие каппелевскую психическую атаку и поразительную выдержку чапаевцев. Как все казалось и страшным и прекрасно-героическим! И в сердце горело преклонение перед первыми бойцами революции и зависть к ним — «самому не придется». И так ясно, так близко, в крымской приморской степи, возникли образы далекой, любимой картины. Его сегодняшние «чапаевцы», моряки, лежат не шевелясь, устремив взоры туда, вперед.

^{Сегодняшние «чапаевцы», моряки, лежат не шевелясь…}

Возле длинных стволов противотанковых ружей — бескозырки, а ленточки по штормовой привычке крепко зажаты зубами. Вот краснофлотец Зубковский с «Червоной Украины», славного крейсера. А чуть подальше Горленко — красивый офицер из бывших художников-керамистов. Говорят, он мечтал делать игрушки из какой-то особой голубой глины. Возле Горленко, на потертом ободке колесика пулемета, где старшим комсомолец Шулик, прикреплена статуэтка, вылепленная им из рыжей глины противотанкового рва. У Степняка полуоткрыт рот, обнажились хорошие зубы, нижняя губа немного отвисла. Порывисто дышит Степняк, и на груди колышутся и сверкают под солнцем ордена и медали. Дядя Петро приподнялся на локтях из отлично вырытой и обложенной дерном ячейки, смотрит вперед, а потом опускается и устанавливает переводчик с одиночного на автоматический огонь. А чем не чапаевский Петька его верный Горбань?..

На них шли враги. Внезапно упавшая тишина понесла ревущий стон танковых моторов и скрежет траков, перетирающих попавшие в гусеницы камни. Уже ясно видны фигуры людей, очертились головы, плечи, автоматы, прихваченные у магазинов руками. Впереди солдат-пехотинцев, засучив рукава, шли германские матросы-автоматчики, матросы портовых команд, снятые с бездействующих кораблей и разрушенных бомбардировками причалов морских крепостей и по воздуху переброшенные в Керчь.

Немецких моряков Батраков хорошо знал. С ними ему пришлось встречаться и под Севастополем и под Феодосией. Их песочные мундиры, принимаемые некоторыми за форму африканского корпуса Роммеля, были ему хорошо знакомы.

Батраков взглянул на Горбаня, и их взгляды встретились. У Горбаня налились кровью глаза, вздулись вены на висках и шее; ворот расстегнут, видна тельняшка.

На холме, освещенном фиолетовым сиянием, находился лейтенант Шумский с двумя пулеметными расчетами. Батраков впервые наблюдал его в большом деле. Первые две атаки были отбиты при помощи косоприцельного, вынесенного на фланг огня с высоты Шумского. Немцы обстреливали, бомбили высоту, и казалось, что там никого в живых не осталось. Но сейчас только Шумский прислал связного с запиской: «Жив… держусь милостью неизвестного бога».

Пехота поравнялась с высотой, и танки медленно прошли мимо, лениво потряхивая гусеницами. Никто из немцев не мог предположить, что на холме кто-нибудь выжил.

Все было напряжено настолько, что лишняя секунда промедления становилась опасной. Время пришло. Батраков выстрелил. Линия светлого дыма как бы подняла вверх трескучий огонек ракеты и, загнувшись леской удочки, рассыпала вниз зеленые, яркие даже при солнечном свете брызги.

И сразу все загрохотало и завыло. Немецкая пехота бежала вперед. Пулеметы Шумского вели непрерывный огонь. Лейтенант отсекал пехоту от танков. Было понятно и по торжествующим выкрикам своих, и по мечущимся танкам, и по залегшей пехоте, что психическая атака расстроена. Часто били противотанковые ружья, но звука их выстрелов почти не было слышно. Батраков и Горбань стреляли короткими очередями. Танки рассредоточились. Один загорелся, и из него выскочили танкисты в черных шлемах.