Перелом еще не наступил. Может быть, нужна контратака? Батраков пожалел, что возле него нет рассудительного Букреева. Сейчас вся ответственность легла только на него. Увлекшись стрельбой, он неожиданно увидел, как один из танков, вероятно определивший командный пункт по густоте противотанковых ружей и пулеметов, повернул и, мелькнув крестом на боковой броне, полетел на них, стреляя из пушки и пулеметов.
Секунда решала все. Теперь не могли помочь ни автоматы, ни пулеметы. Снаряд взвихрил песок и бурьян возле противотанкового ружья, и Батраков увидел забросанную землей спину Зубковского, отброшенное в сторону ружье и краснофлотца — второго номера, зубоскала-весельчака, с разорванным боком и лицом, залитым темной кровью. Танк был совсем близко. Зубковский зашевелился, отряхнулся и, схватив гранаты, поднялся, высокий, чуть ссутулившийся, как будто приготовившийся сразиться врукопашную. Потом он сразу упал. Неужели убит? Но нет… Зубковский быстро пополз навстречу танку и невдалеке от него поднялся, взмахнул рукой и упал.
Вихрь, осколки…
…Батраков приложился к фляге, сунутой ему Горбанем. Водка обожгла горло. Он хотел обругать ординарца, но отхлебнул еще и почувствовал, как возвращается к нему спокойствие; озноб, охвативший его тело, прошел, и пальцы, в которых он не мог удержать карандаша, теперь свободно повиновались ему.
Он записал в блокнот, ставший отныне журналом боевых действий, то, что стремительно пронеслось перед ним в эти великие минуты.
Матросы бросили свои стеганки на дно траншеи, и Зубковский лежал на них, прикрыв глаза, бледный от потери крови, с руками, сжатыми в кулаки, в изорванном чуть ли не на ленточки обмундировании. Бескозырку с потускневшим названием корабля держал в руках дядя Петро, с состраданием смотревший, как неопытные руки Шулика и Брызгалова перевязывали Зубковского. Тут же с самодельными носилками, присев на корточки, поджидали краснофлотцы. Батраков приблизился к раненому и, наклонившись над ним, что-то тихо сказал. Краснофлотцы возле носилок прислушались, но ничего не расслышали. Батраков поднялся и кивком головы приказал нести. Дядя Петро бережно опустил бескозырку на грудь раненого и снял шапку.
— Чего прощаешься? — строго сказал Шулик. — Жив будет. Героя небось заработал…
Зубковского подняли и бережно понесли четыре человека. Процессии уступали дорогу, прижимаясь к стенкам, и везде по траншее с уважением и товарищеской гордостью повторяли имя героя.
…Четвертую атаку погасили штурмовики, налетевшие с Тамани. Один из самолетов сбросил вымпел адмирала: «Доложить обстановку и непременно держаться до подхода резервов». Горбань снова побежал на КП дивизии.
Батраков вызвал к себе Линника и Курилова, чтобы выяснить, как держатся моряки на остальных участках. Линник сообщил, что моряки сражаются храбро.
— Сказать о нашем моряке, что он сражается храбро, это все равно что сказать о человеке, что у него две ноги, — сказал Батраков, несколько смущаясь, так как сам вычитал где-то подобное изречение.
— Держатся, — добавил Линник.
— Продержатся до вечера?
— До вечера? — Линник поднял глаза на замполита, потом перевел их на солнце, стоявшее в зените. — До вечера удержатся. А вообще будут стоять до смерти.
— Понятно… — раздумчиво произнес Батраков. — А тебе, Курилов, придется принимать штаб. Баштового, сам знаешь, нет, Плескачева нет. Тут кое-каких связистов с катера сняли — собери. Ночью чтобы были телефоны, а то без проволоки как без рук. Гоняю Сашку — скоро ноги парень отмотает.
— Есть, товарищ капитан.
— Если к ночи отобьемся — а отбиться должны, — такой приказ: устраивай компункт и орудуй.
— Здесь, что ли? — Курилов осмотрелся вокруг невеселыми глазами.
— Вижу, неопытный ты человек, — ласково укорил Батраков. — По-моему, надо будет обосноваться пока у маяка. Там, Сашка говорил, имеются подвалы, домишки и строения из камня. Займись погребением убитых. Обязательно нужно убитых хоронить и могилы замечать. Составь такую памятку себе. Раненых из окопов переведешь. А то здесь они только мешают и настроение портят. Доктор, кажется, утонул, так что свяжешься с армейцами, помогут. Сестры почти все на том берегу… В общем, действуй и обживай крымскую землю.
Линник и Курилов ушли. Немцы обстреливали плацдарм по всей площади. Стреляли дальнобойные батареи от крепости и горы Митридат.
Моряки вскрывали консервы, обедали. Воду приносили из колодца. Вода была горько-соленая и плохо утоляла жажду. Немцы пристреляли колодцы. Обживать плацдарм приходилось не так-то легко. Батраков погрыз сухарь, припасенный в полевой сумке, и, прикрыв глаза, принялся восстанавливать в памяти подробности высадки.