Горбань полз быстро, ловко и бесстрашно. Солдатские рассказы, слышанные им на завалинке родной хаты, утверждали, что снаряд никогда, мол, дважды не клюнет в одно и то же место. Горбань кругами, словно настигаемый охотниками заяц, петлял от воронки к воронке. Он был и силен, и молод, и ловок, но, чтобы поддержать дух, снова представил себе, что на него откуда-то с высоты глядит вся команда линкора. Под одобрительные крики, под гром своих корабельных орудий бежал теперь Горбань к командному пункту армейцев.
Достигнув окраины поселка, у развалин маяка, ординарец тяжело отдышался. С «Большой земли» прилетели «ястребки», завязался бой с «Юнкерсами» и «Фокке-Вульфами», снова появившимися над плацдармом. Красные и белые клубы разрывов летели теперь по воздуху, прозрачному и густому, освещенному осенним ленивым солнцем. «Ну, ну, давай, давай! — шептал Горбань, облизывая губы. — Давай, давай!» Молодые парни — их он часто встречал во время черноморских боев — гоняли по небу немцев. Может быть, тот стремительный «ЯК», так ловко срезавший хвост тяжелой бомбардировочной машине, ведет прославившийся на Кубани Покрышкин? А может, Глинка, один из братьев храброй воздушной семьи? Вот зажегся факелом немецкий самолет, но вслед за ним клубчатой струей скользнул подбитый «ЯК».
Погиб какой-то храбрец, пришедший к ним на помощь. Горбаню стало до боли жалко этого неизвестного ему летчика. Он сгорел за них, совершив свое дело. Как он завидно дрался, разгоняя в стороны сплоченный строй немецких машин!
Да, в бою надо вести себя так, чтобы люди любовались тобой. Горбань отер ладонью золотые буквы на бескозырке и пошел поселком, не сгибаясь и не прячась. Пусть все видят, как ходят матросы с линкора «Севастополь». Теперь попадались армейцы, спешившие к передовой, знакомые Горбаню еще со степных биваков у Соленого озера. Поселок пустел. Чья-то властная рука вытягивала последние резервные взводы из подвалов, из ям и бросала вперед, где они были нужны.
— Ребята, где капэ? — крикнул Горбань одному из солдат, тащившему станковый пулемет.
Красноармеец остановился, осклабился в добродушной улыбке:
— Подожди… Как там у вас, морячок?
— Что у нас, что у вас — одна петрушка… Капэ ищу, браток.
— Вон там, — указал красноармеец.
Красноармеец поплевал на ладони и покатил за собой пулемет. Номера вприпрыжку бежали по бокам, клацая коробками пулеметных лент и стараясь прижиматься к стенкам.
Горбань шел посередине улицы и, казалось ему, вызывал восхищенные взоры. КП располагался в погребе полуразрушенного дома. Тут же лежали раненые, возле них суетился доктор, чем-то напоминавший утонувшего Фуркасова. Сестра с косами, достигавшими хлястика шинели, перевязывала оголенную ногу молоденькому азербайджанцу, поминутно вскидывавшему тонкими смуглыми руками и с молящей тоской смотревшему на сестру. Девушку Горбань знал. Это была Зоя из полка Степанова. Горбань кивком головы поздоровался с девушкой и спустился по завалившимся ступенькам в подвал.
Осмотревшись, Горбань увидел пехотного майора с телефонной трубкой в руках, с фуражкой, сбитой на затылок, и орденом Суворова на груди. На столике лежала полевая книжка, и на ней пистолет. Сержант-радист полулежал на кирпичах и передавал радиограмму, иногда вопросительно посматривая на майора. На сержанте были надеты наушники, спина перекрещена желтыми ремнями, подмокшими по краям от пота. Рядом, на соломе, две противотанковые гранаты. И пистолет, вынутый из кобуры, и эти приготовленные на случай гранаты свидетельствовали об очень близкой, непосредственной опасности и о том, что ее приготовились как следует встретить.
Радист снял наушники. Потные полоски протянулись от волос до шеи.
— Требуйте пока одного, — кричал майор, — огня! Огня с Тамани, по указанным мной целям!
Заметив Горбаня, майор подозвал его кивком головы. Прочитав записку, бросил ее на стол.
— Расскажите, что там у вас и как? — Майор наклонился к Горбаню и выслушал его, изредка резко перебивая и поторапливая.
Стрельба заглушала слова, приходилось говорить, близко наклонившись. Горбань видел, как подрагивала выгнутая бровь майора и по виску одна за другой скатывались капли пота.
— Все ясно. Пятьдесят моряков сюда! — закричал майор, прижимая губы к уху ординарца. — А то прорвут немцы…
Он взял телефонную трубку и отдал несколько приказаний, из которых Горбаню стало ясно, что левый фланг отбивает атаку танков и самоходных пушек. Майор переложил пистолет, взял полевую книжку и написал приказание Батракову.
— Беги, парень, и… пятьдесят молодцов сюда! С гранатами! Автоматчиков! У меня никого нет за душой… Никого… Гол как сокол! Если просочатся в глубину, нечем встретить. Беги!
Горбань зажал бумажку в кулак и быстро побежал обратно прежней дорогой. Все время, пока он перебегал поле, в голове билась сказанная майором фраза: «Гол как сокол».
Запыхавшийся, измученный, но довольный собой, Горбань нашел комиссара и на его вопрос неожиданно выпалил только эту фразу.
— Что? — переспросил Батраков, придвигаясь ближе к ординарцу.
— Майор передал: гол как сокол!