Огненное сердце вампира

Сажусь, чувствуя, как сотня иголочек бежит по телу. Холод отступает неохотно. Ему не хочется меня оставлять, ведь он сжился с моим телом, поселился в нём. В кабине пахнет табаком, растворимым супом и нестиранными носками. Понимаю, что от меня запашок гораздо хуже, но сейчас, мне плевать на то кто и что обо мне подумает. Главное — в кабине тепло и не нужно никуда идти.

— Когда лечить будешь? — спрашивает мужик, делая вид, что лечение его совершенно не интересует. Мол, просто так спросил, чтобы не молчать.

Крепкие руки, усеянные чёрными волосками, уверенно лежат на руле, брови сведены к переносице, на складке между ними дрожит капля пота. Наконец, она скатывается на спинку носа. Рука, оставляя на миг руль, смахивает её прочь.

— Я шла весь день и всю ночь, — говорю, а язык почти не шевелится. Дремота расползается по телу, слепляет веки, размягчает мышцы, растекается по венам сладким тягучим сиропом. — Мне нужно отдохнуть. И пожрать, но это попозже.

Водитель бормочет нечто согласное, но я с трудом понимаю его.

Чуть слышно играет радио. С начала звучит какая-то попсовая песенка, потом, ведущий, приятным мужским голосом объявляет, что до Нового года осталось всего три недели.

— Значит, сейчас декабрь, — вяло думаю я и погружаюсь в сон.

Глава 23

Сон, вязкий и липкий, то наваливался всей тяжестью, склеивая веки, то пропадал, оставляя после себя гадкое ощущение нереальности происходящего. Каждое моё пробуждение в душной, прокуренной кабине грузовика начиналось с амнезии. Я вздрагивала, приводя в порядок дыхание, вглядывалась в черноту за окном, и судорожно вспоминала кто я, и что делаю в этой машине. То я сама себе казалась разбитой чашкой, лежащей в пыльном сундуке среди гнилых тряпок, то— корнем растения, замурованным в земле, то божьей коровкой в чьей-то потной ладони. Мысли, будто потускневшие осколки витражного стекла, путались, не желая стыковаться, звенели и раскалывались на ещё меньшие части.

Потом, потерев лицо грязными ладонями и, пару раз, себя ущипнув, я приходила в себя, и тут же холодела от ужаса осознания того, что во мне не осталось магии. Ни единой капельки, ни грамма! Багрог иссушил меня, истощил. Во мне что-то оборвалось, лопнуло и повисло жалким бесцветным лоскутом. Я не смогу помочь этому мужчине, и он, поняв это, вышвырнет меня на обочину, или сдаст властям, что более вероятно.

А чернота тянулась, тянулась и тянулась, сырая, холодная, непроглядная и злая, как одинокая старуха. Властитель вселенной, я даже знаниями, полученными в институте, не смогу воспользоваться. Забыла, всё забыла, и как перегонять энергию, и как искать источник заболевания, и что нужно петь. Как глупо! Как по— дурацки, как расточительно я распорядилась своим даром и знаниями, данными Алриком! И ведь могла бы зарабатывать этим, не разбазаривать на неблагодарных идиотов в поликлинике, не разбрасываться в коллективе взамен на их улыбки, фальшивую похвалу и суррогат семьи, а делать деньги, живые деньги. И пусть, рано или поздно, за мной бы пришли сотрудники СГБ, ведь это неизбежно. Но я смогла бы пожить в своё удовольствие! А что теперь? Без дома, без крупицы магии, без права называться гражданкой Человеческого государства! Что у меня есть? Ничего, кроме лохмотьев, висящих на мне, да веры в сострадание водителя.

Болезненный, больше отнимающий силы, чем дающий отдохнуть, сон, вероятно, вновь сморил меня, так как я не поняла, с чего всё началось. Голоса слышались словно сквозь плотный слой ваты, а в кабину нещадно задувал пропитанный морозным холодом, колючий ветер.

— Ребят, — скулил мужик, скорее всего выйдя из машины. — У меня ничего нет, да чтоб меня вампиры выпили! Клянусь!

— Нехорошо обманывать, дядя, — гоготнул молодой тенорок. — У тебя тачка есть, баба есть, вот и поделись с товарищами.

— Правда воняет от этой девки! — прозвенел женский голос рядом с открытой дверью. Как с ней ехать — то!

— Не нужно со мной ехать! — мысленно умоляла я. — Выбросите меня из машины. Пусть мороз! Пусть темнота! Доберусь до города как-нибудь. А если и не доберусь, если околею по дороге, то всё лучше, чем оказаться игрушкой в руках гопников, не знающих жалости.

Выйти бы из машины! Но нет, тело не слушалось, оно, словно, стало чужим.

Веки не желали разлепляться, по венам текла слабость, зато мышцы парализовало от ужаса. Рэкет на автомобильных трассах — дело обычное в наши дни. О нём кричали газеты и телевидение, его боялись автолюбители и припозднившиеся пассажиры. Грабёж, убийства, изнасилование женщин и детей, придорожные шакалы ничем не брезговали и никого не боялись. Этого ещё не хватало! Властитель вселенной, милостивый и милосердный, не оставь меня. А, ежели мне суждено умереть, так пошли мне лёгкую смерть. Не дай разбойникам надругаться над моим телом!

— Ничего! — тоненько хихикнул тенорок. — Отмоем, и будет пахнуть, как цветочек в майский денёчек!

— А ты поэт, белобрысый! — деваха шмыгнула носом.

— Ребят, ну пожалуйста, — продолжал ныть водитель. — Девку забирайте, а машину…