– Было бы негуманно заставлять бедного зверька трястись в душной карете. – Бланш хлопнула в ладоши, чтобы отвлечь девочку. – Иди, собери свои вещи. Чем скорее мы выедем, тем раньше прибудем в Тулузу.
– Я возьму с собой только мой лучший плащ и перчатки, а еще мое лекарство. Мадам Нубель вернется на закате. Она приготовит мне свежую порцию в дорогу, а потом мы поедем. А карета у вас красивая?
– Очень, и запряжена двумя парами лошадей, но дорога до Тулузы длинная. Как бы мне ни хотелось познакомиться с мадам – Мину говорит о ней с такой теплотой, – боюсь, мы не можем ждать. Нужно ехать немедленно.
Алис нахмурилась:
– Но мне нужно мое лекарство. Мне нельзя никуда без него ехать.
– Мину знает про твое лекарство лучше всех, разве не так? – Бланш рискнула положить руку на худенькое плечико девочки. – Когда ты будешь с ней, тебе не понадобится мадам Нубель.
Алис просияла:
– В самом деле.
– А если мы выедем сейчас, ты сможешь обнять Мину уже завтра до восхода солнца. Представь, как она обрадуется! Если же мы сейчас задержимся, то в Тулузе будем в лучшем случае к обеду!
– Но мадам Нубель наказала мне никуда не выходить из дома!
Бланш сделала вид, что думает.
– Мы оставим ей записку. Тогда у нее не будет причин беспокоиться. Ведь это желание Мину.
– Это правда, – сказала Алис, хотя и по-прежнему с сомнением в голосе.
– Вот и славно, договорились. Пойди найди свою дорожную одежду, а я тем временем напишу записку. А потом будем выходить. Ну, быстрее же.
Пока Алис одевалась, Бланш обвела кухню глазами в поисках клочка бумаги. На полке над очагом лежал выцветший от времени рисунок, на котором что-то было схематично нацарапано мелом. Обратная его сторона была чистой.
Вытащив из очага остывший уголек, Бланш вывела снаружи: «Мадам Нубель», сложила лист и вернула его обратно на полку.
– Ну вот, дело сделано, – сказала она, когда Алис вернулась на кухню. – Ты готова?
– Да, мадам.
Бланш протянула руку. Немного поколебавшись, Алис взялась за нее.
Глава 41
– Готов? – прошептала Мину. – Свисти, если кто-нибудь появится.
Внизу, у подножия широкой лестницы, Эмерик показал ей большой палец:
– Только, чур, быстрее.
Мину пробежала по коридору второго этажа к комнате тетки и постучала в дверь.
– Тетушка, – прошептала она. – Тетушка, это я, Мину. Вы позволите мне войти?
Дверь слегка приоткрылась, и в щель выглянула служанка.
– К мадам Буссе не велено никого пускать, – сообщила она. – По приказу мадам Монфор.
– Но мадам Монфор сама меня прислала, – солгала Мину.
Дверь приоткрылась чуть шире. Служанка большую часть дня просидела взаперти в обществе своей хозяйки и явно успела заскучать.
– Я не хочу, чтобы мне попало. Мадам Монфор сегодня рвет и мечет.
– И не попадет, – заверила ее Мину.
Тут со двора донесся взрыв смеха, потом мадам Монфор что-то закричала. Служанка высунулась в коридор взглянуть, что там такое, и Мину, воспользовавшись этой возможностью, проскользнула мимо нее в комнату.
– Пять минут, не больше, – пообещала она и плотно закрыла за собой дверь.
С руками, закованными в кандалы за спиной, и с завязанными глазами Оливера Кромптона гнали вперед сквозь лабиринт подземных туннелей. Под его босыми ступнями хлюпала вода. Сквозь дерюжный колпак в нос бил запах крови, воняло нечистотами, серой и речной тиной, от сырых каменных стен тянуло холодом.
Он знал, что находится в тюрьме инквизиции, печально известном лабиринте подземных склепов и камер под площадью Сален. Темницы были местом, в котором человек мог сгинуть без следа. Из тех, кто сюда попадал, лишь немногие выходили на свободу. Да и те, как утверждали, были настолько сломлены всем, что им пришлось перенести, что ничем не отличались от мертвецов.
Поверхность под ногами пошла под уклон, и зловоние стало практически непереносимым. Омерзительная вонь страха и испражнений, рвоты и унижения. Узники, под пытками выдавшие все, что знали и чего не знали, и те, кто остался молчать, содержались в одних камерах как напоминание о том, что́ заплечных дел мастера способны сотворить с хрупкой человеческой плотью и костями.
Кромптон сам не понимал, как здесь очутился. Это была какая-то ошибка. Всего несколько часов назад он мерил шагами улицы, ругая себя за то, что позволил этому высокомерному ханже Питу вывести его из себя. Зря он ушел из пивной. Этот малый ему не нравился, и антипатия их была взаимной, но все равно они принадлежали к одному лагерю. Проглотив свою гордость, Кромптон развернулся и зашагал обратно с намерением извиниться и рассказать Питу о том, что ему удалось разузнать в квартале Дорада. Но когда он пришел в таверну, голландца там уже не было.
Он немного подождал, потом отправился на поиски своего кузена, Деверо. Однако не успел он свернуть на улицу Ар, как на него напали. На голову ему накинули мешок, швырнули в повозку и повезли неизвестно куда через весь город.