Произошло это под вечер. Они пилили дрова. К закату небо прояснилось, мороз крепчал, холодный пронизывающий ветер обжигал голые руки. Работали молча, не разгибая спины, чтобы согреться. Михась думал, как он сегодня пойдет к Антонине, как они будут сидеть обнявшись, и вдруг почувствовал, что теперь им не о чем говорить.
Сапожник, словно угадав его мысли, спросил:
— Может, Миша, сослужишь мне одну службу? По старой дружбе. Товар мне нужен, а в город идти некогда.
— Что же, схожу, — ответил Михась,
— Тут, понимаешь, закавыка одна есть. Товар, сам понимаешь, краденый. А вдруг немцы поймают?
Михась задумался. То, что сапожник оказался обычным вором, его обрадовало. Бояться его не стоит. Парня до сих пор беспокоила одна мысль: сапожник работает на немцев и если на Михася не доносит, значит, имеет какое-то другое задание.
Михась подумал, что один раз службу сапожнику он сослужит, как говорится, баш на баш — услуга за услугу.
— Надо, чтоб не поймали, — ответил он.
— Это лучше всего...
Разговор оборвался, хотя Михасю не терпелось поскорей узнать, к кому надо идти за товаром и почему сапожник отправляет именно его.
Раньше ведь он ходил сам.
— Может, перекурим? — спросил сапожник и, не ожидая согласия Ланкевича, сел на колоду.
Он подал Михасю сигарету и, держа в горсти слабый огонек спички, дал прикурить.
— А где же теперь Тышкевич? — спросил он.
Михась чуть не отшатнулся от услужливо протянутых рук... "Это уж материна работа, — мелькнула мысль. — Хорошо, что она большего не знает".
Прикурив, Михась поднял голову. Сапожник прикуривал сам с безразличным выражением на лице, словно не он, а кто-то другой задал коварный вопрос.
— Бы про Ивана Анисимовича? Говорил, что за фронт пойдет. А почему вы спросили? — Он старался быть спокойным, и это ему, вероятно, удавалось.
— Мать говорила, что он хороший человек... Ну, давай еще поработаем.
Назавтра Михась пошел в город. Сапожник долго, терпеливо объяснял, где найти его друга, что ему передать. Почему-то заставил повторить, что он должен сказать, и только тогда вытащил пачку немецких марок.
— Купишь, хлопец, сигарет, а если спирта расстараешься — совсем хорошо. Сапожники, брат, любят выпить, — подмигнул постоялец.
Город показался Михасю более людным, чем тогда, когда ездил с Делендиком на совещание. На каждом шагу попадались немцы. Только они, казалось, никуда не спешили, штатские же ходили быстро и почему-то поминутно озирались. На Михася никто не обратил внимания.
Сапожника, к которому Михась шел за товаром, нашел сразу. Кое-как слепленная из досок и ржавых листов железа маленькая будочка втиснулась между руинами на перекрестке двух улиц и узенького, загроможденного кирпичом переулка.
Невысокий, неприметный человечек с очками на лбу безучастно взглянул на Михася и почему-то сдвинул очки на нос.
— Что скажете, молодой человек?
Михась смутился: было неловко сразу начинать разговор о хроме, подошвах, стельках. Но, помня наказ квартиранта, осмелился:
— Карл Эрнестович, ваш знакомый, просил узнать относительно хрома. Может, достали? Он очень ждет, потому что у него много работы.
Сапожник вскинул очки на лоб, недоуменно уставился на Михася, как баран на новые ворота. Михасю показалось, что он все перепутал и что попал к кому-то другому, который ничего не знает о Карле Эрнестовиче.
— Значит, от Карла Эрнестовича? Как он там, старый хрыч, поживает? Платить мне не собирался?
Все происходило так, как говорил Карл Эрнестович. Михасю стала нравиться эта игра в таинственность. Он забыл даже, что это обычная махинация. Казалось, совершается что-то возвышенное, героическое.
— Говорил, что через три дня заплатит.
— Ты, парень, зайди через полчасика, а я тем временем товар подготовлю. Сходи на базар, по улицам разгуливать опасно: облавы бывают.
Через полчаса, купив сигарет и спирта, Михась вернулся в тесную будку сапожника. На высокой скамейке сидел дородный офицер в фуражке с высокой тульей и курил сигарету. Сапожник проворно чистил ему сапоги.
— Еще не готово, — зло пробормотал он. — Погуляй минут пятнадцать. Прошу, господин офицер, другую ногу. Боже, какой товар на ваших сапогах!..
Сапожник причмокнул языком. Заметив, что Михась все еще стоит, разозлился:
— Чего торчишь! Сказал — сделаю, так сделаю. Господ офицеров мы обслуживаем вне очереди.
Михась обиделся. Подумаешь, офицеры! Мог бы сказать поприветливей...
Подождал на улице, пока офицеру чистили сапоги. Возвращаться в будку не хотелось. "Иду сюда в последний раз", — думал он, стоя под холодным пронзительным ветром. Офицер вскоре вышел. Медленно прошел мимо Михася, смерив его пристальным взглядом, и, как показалось Михасю, презрительно усмехнулся.
Сапожник встретил его обрадованно: