Огненный азимут

Кому-то надо было отнести листовки в полицию. Делен­дик обещал записать добровольцу половину трудодня, но тащиться по грязи семь километров никто не хотел. Остап понес листовки сам.

Работа в поле шла ни шатко ни валко. Девушки и парни, разложив костер, пекли картошку. Старшие наперегонки тащили картошку домой — надсмотрщика не было, и каж­дый спешил использовать удобный случай. К вечеру, однако, две огромные кучи картошки лежали среди поля. Мужчины решили забуртовать их здесь.

Михась поехал за соломой с Игорем Красневским. Тот где-то пропадал весь день и только недавно пришел на поле.

— Слушай, Миша,— таинственно начал он,— одна бом­ба не разорвалась, давай отвезем ее ко мне во двор.

— С ума сошел! — ужаснулся Михась.

Но и самого Михася потянуло взглянуть на бомбу... По­ехали напрямик по полю к Савкиному хутору.

Из земли торчал зеленый погнутый стабилизатор. Ухва­тившись за него, они вытащили бомбу наверх. Она лежала длинная, зеленовато-серая и совсем не страшная. Игорь хо­тел положить бомбу на телегу, но Михась его отговорил.

Возвращаясь, Михась встретил Остапа Делендика. Он кривобоко, как воробей, перескакивая через лужи, шагал по полю. Увидев Михася, остановился.

Шли рядом. Старый ленивый конь медленно тянул теле­гу. Надоедливо скрипело заднее колесо — Лямза забыл сма­зать ось. Так же скрипуче и нудно Остап Делендик расска­зывал о своей встрече и беседе с бургомистром. Михась слушал рассеянно, думая над тем, как легко люди меняют свои взгляды. Еще недавно Делендик посмеивался над собой, а теперь уж поверил, что он действительно начальник и на­водит какие-то порядки. С обидой вспоминал, как Делендик кричал на него, когда пили водку:

— А я тебе скажу, Ланкевич, что немцы и сами поняли: дальше так продолжаться не может.

"О чем он говорит? — подумал Ланкевич и уже более внимательно прислушивался к тому, о чем толкует староста.

— Бургомистр Сташевский, я тебе, Ланкевич, скажу, человек не глупый. Я ему с ходу: так, мол, и так, значит, до каких пор мужик терпеть будет — берут, кому вздумает­ся и что вздумается. А он меня сразу с копыт одним махом сбил. "В ту войну,— спрашивает,— воевал?" — "Воевал, ко­нечно".— "А когда голодным был, где ты харч брал? Ага, у мужика. Почему же ты хочешь, чтобы немец оказался лучше тебя?" Слушай же, что он потом говорил. "Немцы, говорит, порядок наводят. Приказали никаких продуктов сол­датам не давать. Кто будет брать без разрешения комен­данта, тот мародер. Таких надо задерживать и передавать коменданту". Вот, брат, как обернулось. Мы думали, что грабят с разрешения начальства, а оно вовсе тут ни при чем. Управа нам твердый план определила. Сдадим хлеб, кар­тошку, и никаких там немцев не знаем. А то черт знает, что творилось.

— Что вы, дядя, поделаете, брали и брать будут.

Делендик вытащил из-за пазухи бумагу, помахал ею пе­ред носом.

— Вот она, грамота. Тут все прописано: и кому сдавать, и что сдавать. Остальных я и знать не хочу.

Поле окутали серые, неприветливые сумерки. Моросил мелкий дождик. Было зябко, сыро. Женщины докапывали последние борозды картошки. Мужчины укутывали ее соло­мой. Все торопились разойтись по домам.

Гул моторов оторвал людей от работы. Две большие ма­шины, крытые брезентом, медленно одолевали сельское без­дорожье. У разрушенного мостика они остановились, потом свернули в поле, прорезая тяжелыми колесами глубокий след в зеленой траве.

Машины остановились у межи. Долговязый, сгорбленный немец вылез из кабины.

— Ком, ком,— поманил он пальцем людей.

— Чего их принесло? — удивился Делендик и первым подошел к немцу.

За Делендиком опасливо последовали несколько любо­пытных женщин. Пошел и Михась.

Придерживая рукой край плаща, немец зашагал навстречу.

— Кто ест старост?

— Я...

Немец достал пачку сигарет. На ней — коричневый вер­блюд под ярко-зеленой пальмой.

— Тебе...

Остап держал сигареты в руке, не зная, что с ними де­лать.

— О, ис гут, харош махорка,— усмехнулся немец и кому-то помахал рукой.

Широколицый в зеленой каске солдат принес бутылку с длинным горлышком, подал Делендику.

Немец снова заговорил и заусмехался:

— Ист гут шнапс. Их Африкан — пуф-пуф. Нах Рассия, коммунист — пуф-пуф. Война — капут. Их нах гаузе. Их цвай тохтер — дочка. Ферштейн? Их презент пан староста. Понимайт? По-о-о-дарок.

— Ага, пан, понял, это мне подарок. Данке, господин, большое спасибо.

Немец улыбался, похлопывая Остапа по плечу. Люди осмелели, плотно окружили его. Он вынул из кармана еще одну пачку сигарет, стал угощать мужчин. Курево брали охотно.

— А что пан хочет? Вас, вас надо?

— О, я понимайт. Нужен картофель, мясо. Старост дол­жен помогать. Ясно? Их лейтенант. Ферштейн? Зольдат куч шайт, гам-гам надо. Картофель будем брать. Мясо нужно. Ферштейн?

Люди загудели, отошли, оставив старосту с глазу на глаз с немцами. Издали слушали, чем закончатся переговоры.

— Пан, надо распоряжение, бумажка коменданта,— объяснял Делендик немцу.

— Комендант гут. Вас ист бумажка?

— А то, что без коменданта картошки не дам. Распоря­жение нужно. Ферштейн? Комендант шрайбен распоряже­ние — бери. Никс шрайбен — катись к чертовой матери.