— Отдохни немного, да и в путь пора собираться, — как о чем-то давно решенном, сообщил Тышкевич. — Миша нам винтовок расстарался, гранат. Так что мне придется ночью уходить, а тебе тут оставаться не следует. К Валенде пойдешь. Ты, Миша, оставь нас, нам поговорить надо...
Михась смутился и торопливо шагнул к двери, но, выйдя во двор, обиделся: не доверяют! Из амбара слышались голоса.
Прусова сказала:
— Ну что, не говорила я тебе, что таких стрелять надо. Я еще с неделю назад узнала, что его немцы на экскурсию в Германию повезут. Продался, сволочь...
"Это она о Коршукове, — подумал Михась, — а мы сунулись к нему". Ему стало страшно и неуютно. Боже, скорей бы ночь! Опасность, казалось, подстерегает его в каждом углу.
Когда под вечер он вернулся домой с поля, Прусовой уже не было. Иван Анисимович вышагивал по амбару.
— Дрянь дела, Миша, — сказал он. — Хуже не придумаешь.
.............................................................................................................................................................................................
— Присядем, — сказал Тышкевич и первым опустился на землю, свесив ноги в канаву.
Михась нагнулся, пошарил по земле рукой и, почувствовав на ней росу, остался стоять. На душе у него было муторно. Хотелось искренне поговорить о том случае, когда он оставил Ивана Анисимовича под Тишковкой в поле. Но Тышкевич не хотел его слушать.
— Брось! — махнул он рукой.— Не люблю, когда начинают ковыряться в своих переживаниях. Я и сам тогда перепугался.
Михась не верил, что Тышкевич испугался. Его признание казалось неискренним. Так обычно уговаривают мальчишек. Было обидно и горько.
Оба некоторое время молчали. На них падала сероватая тень от жита, подступавшего к самой дороге.
— Куда вы теперь пойдете? — не удержался Михась. Тишина угнетала его, пугала.
Тышкевич помолчал. Михась думал, что он вообще ничего не скажет. Да и стоит ли что-нибудь говорить такому трусу, как Михась?
Он уже раскаивался, что спросил, куда пойдет Тышкевич. Тревожно кольнула горькая мысль: еще подумает, что спросил с каким-то тайным умыслом. Но Тышкевич нарушил молчание, отогнав на время невеселые мысли:
— Дорог у меня много.,.
Снова потянулось тяжелое молчание. Михась не понимал, что Тышкевичу от него нужно. В душу закрадывалось подозрение. Может, он в чем-нибудь провинился? Страшно и неуютно стало на свете.
— Я пойду, — несмело проговорил он.
— Подожди... — Тышкевич, взяв его за руку, держал, будто клещами. — А еще раз пошел бы в Тишковку?
— Пошел бы, — поспешно ответил он.
— Вот что, Ланкевич, задание это опасное, даже страшное. Попадешься — помощи не жди. Лучше не попадайся.
Михась так напряг слух и нервы, что казалось, еще миг— и он потеряет сознание. В прозрачной тьме звучал приглушенный, но грозный голос Тышкевича:
— Коршуков предатель. Его надо уничтожить. Ясно?
— Иван Анисимович, а что, если Прусова ошиблась? — Михасю показалось, что спросил не он, а кто-то другой, напуганный услышанным.
Тышкевич повернулся к нему и сурово спросил:
— А ты откуда знаешь, что Прусова говорила? Подслушивал?
— Случайно услышал я... Не отошел еще, а она начала говорить... Коршуков тоже был с вами?
— О таком не спрашивают. Впрочем, тебе скажу. Коршуков был в нашей пятерке. Ясно? Ну, а теперь вот какое обстоятельство выяснилось. Тот офицер, что поймал Галая, и тот, что жил у Коршукова, — один и тот же человек.
Он поднялся. Стоя в канаве, подал Михасю руку.
— Лучше бы мне с вами пойти, — попросился Михась.
Тышкевич ответил, усмехаясь:
— Чудак, куда ты со мной пойдешь? Ты лучше побыстрее с Коршуковым кончай. Каждый предатель должен знать, что его ожидает...
Он еще раз протянул руку. Потом перешел через дорогу. Михась смотрел ему вслед, пока Тышкевич не скрылся в ночном сумраке.
Оставшись один, Михась почувствовал, что приказ Тышкевича он не выполнит. Все произошло так неожиданно, все было так запутано, что Михась даже теперь не мог собраться с мыслями.
Он должен убить человека, которого видел всего два раза: на митинге в тридцать шестом году и на снимке в областной газете. Казалось чудовищным — встретить человека и, не говоря ни слова, даже полслова, всадить ему пулю в сердце. А если он не виноват? Что, если Тышкевич ошибся? Нет, он говорил уверенно и зло. Да и Прусова знает что-то, неизвестное ему, Михасю Ланкевичу.
"Неужели Коршуков выдал Галая?! Он, может, знает, что Тышкевич жил у нас? Понятно, знает. Что тогда будет с нами?"
Михася бросило в пот. Тогда конец. Неизбежный конец, и Тышкевич знал, что нам угрожает опасность. Вот почему он торопился... А может, Коршуков еще не донес? Да, да, он не успел... Но донесет. Безусловно, донесет.