Огненный азимут

Что произошло тогда? Почему вдруг Эрна Павловна раз­волновалась, Людмила поняла немного позже.

В тот день, как обычно, студенты отвечали урок, Эрна Павловна злилась, потом начала переводить статью, самую обычную, нудную статью о каком-то городе, кажется Шве­рине. Ее почти никто не слушал — учить немецкий язык в техникуме считалось дурной привычкой. И вдруг легкий шум класса притих от возмущенного голоса Эрны Пав­ловны:

— О, мой бог, не знать, что город стоит на Шверинзее...

— А разве вы в нем бывали? — спросил кто-то из сту­дентов.— Расскажите нам о нем...

Студенты, понятно, не очень интересовались этим не­мецким городом. Просто хотелось отдохнуть. И Эрна Пав­ловна начала рассказывать о знакомом ей городе, о его окрестностях, о чистоте улиц и красоте скверов. Она говори­ла восторженно, с увлечением, даже сняла пенсне, будто оно мешало ее воспоминаниям. Остренький носик Эрны Пав­ловны покраснел, а глаза молодо поблескивали.

— Германия — самая культурная, самая могучая дер­жава на земле. О, немцы — умный народ. Они любят рабо­тать. Они бережливы. У них порядок. Боже, какой у нас порядок. Я никогда не видела на улице клочка бумаги. Мы с детства приучены к аккуратности. Утром откроешь дверь, а на крыльце стоит бидончик с молоком. В ящике лежит хлеб. Немцы не знают очереди... А розы, боже, какие розы были у фрау Эльзы. Она каждый год давала нам цо цветку, когда мы кончали учиться. Мне — белую с лимонной кай­мой. И я однажды подарила розу Гансу. Он сказал мне: "Эрна, ты самая, лучшая роза в доме старого Пауля Линдерберга".

Студенты заулыбались, кто-то, зажимая рукою рот, не мог удержаться от смеха — Эрна Павловна была похожа на одуванчик. Немка испуганно взглянула на класс, в ее гла­зах еще были слезы умиления, но глаза уже погасли, стали серыми и невыразительными.

— Я рассказываю вам про добрую старую Германию. Теперь там фашизм, и я не знаю, как там сейчас...

Почти все сидящие в классе громко расхохотались. А Эрна Павловна еще больше смутилась. Близоруко при­сматриваясь к студентам, она не могла понять, почему они хохочут. И, не выдержав, выбежала из класса.

Был конец тридцать седьмого года.

Людмила нашла Эрну Павловну в учительской. Она си­дела в углу и плакала. Людмила, как умела, успокаивала ее. С той поры Эрна Павловна и полюбила красивую бело­волосую девушку. У нее и научилась Люда немецкому языку.

И вот теперь они сидят рядом на скамейке, на крутом берегу реки. Вдали из-под воды торчали острые пики ледо­резов, а между ними в воде лежала взорванная мостовая ферма. Вода там пенилась, бурлила.

— Как я рада, Эрна Павловна, что увидела вас. Все эвакуировались, и никого знакомых не осталось,— сказала Людмила, действительно обрадованная встречей.

— Я тоже очень рада. Тебя разве не взяли на войну?

— Я недавно вернулась оттуда. С огромными трудностя­ми вернулась...

— О, война — это ужасно, Людмила... Я так боялась.

Она перекрестилась, будто снова переживала ужасы бомбежек и артиллерийского обстрела. "А про фронт не спросила",— отметила Людмила и, стараясь скрыть холодок неприязни, стала рассказывать об отступлении, о своих страданиях.

Эрна Павловна часто повторяла: "Бедная девочка, сколь­ко ты пережила", но своей помощи не предложила. Людми­ла собралась уходить.

— Мы еще увидимся,— сказала она, прощаясь.— Я хо­чу пойти работать в больницу. Надо ведь как-то жить.

— О, Людмила, зачем вам больница? Я помогу вам. Только понимаете, мне надо посоветоваться. У нас строго.

Уже спустя некоторое время Людмила узнала, что Эрна Павловна служит старшей переводчицей в гестапо. Она и помогла Людмиле попасть в комиссариат.

Отто Витинг приезжал на работу ровно в девять. Из своей каморки Людмила слышала, как поскрипывают его новые сапоги, как открывается и закрывается дверь его ка­бинета. Через пять минут в кабинет входил помощник, мо­лодой, красивый обер-лейтенант Крюгер. Через полчаса должна была появиться перед комиссаром Людмила.

Комиссар усмехался и всегда произносил один и тот же комплимент:

— Фрейлейн Людмила, вы сегодня красивы как никог­да,— и уже только после этого начиналась работа.

Часто в комнатку Людмилы заходил офицер охраны, высокий блондин с синими глазами... Он садился на мягкий стул, закидывал ногу на ногу, острое колено, обтянутое черным сукном, торчало на уровне лица. Из-за него за Люд­милой следили синие романтичные глаза.

Он любил забавляться с Людмилиной сумочкой — как бы неожиданно раскрывал ее, потом просил прощения. Люд­мила догадывалась, что офицер следит за ней, боится, чтоб она не принесла с собой мину.

Жила Людмила у Василисы Егоровны, занимала малень­кую комнатку с окном, выходящим на склон оврага. По ту сторону оврага, за руинами канатной фабрики, был виден из окна аэродром. Бомбовозы стояли в ровненькой шеренге, задрав вверх хвосты.

На аэродроме работала соседская девушка Клава. Люд­мила помнила ее длинноногой девчонкой. Теперь Клава на­поминала красавицу с открытки, которую офицер охраны носил в кармане френча.