А голос в голове все шептал и шептал: прими дар от меня, посланца ханского, преклонит он пред тобой колени, и вся земля поклонится тебе, как ты – мне. А не поклонишься, перейдет хан реку по льду, быть беде… Ну что ты ерепенишься, у самого ж душа гнилая, моя душонка, а не Божия, Бог от тебя давно отвернулся! Смотри, князь! Считай в обратном порядке от девятидо нуля. Войско твое отступает от ледяного рубежа! Едут конные ратники, идут пешие стрелки, приказ твой исполняют, а за ними, слышишь, князь, – могучее войско Ахматово. Слышишь, как воет и улюлюкает?! А поклонишься мне, и наведу я страх великий на татарскую рать… И побегут они восвояси, сверкая пятками. Только попроси у меня помощи!»
Но никакое ожидание не длится вечно. Дождался и государь нового вестника с Угры. Тот явился с доброй вестью: хан Ахмат отступил от реки.
– В страхе бежал Ахмат от ледяного рубежа…
– А войско наше?
– Движется к Кременцу.
Видел князь московский, что весел молодой гонец, глаза карие, волосы темные, – а все же страшился задать свой главный вопрос.
– А что же, много людей погибло? – начал он издалека.
– Есть такое, великий государь, – без особой печали сказал гонец, – ну, так оно ж дело наше ратное.
– А до тебя другой гонец до ставки ездил, белобрысый такой, Анисимом кличут, где он?
– Погиб Анисим. Как приехал к воеводе нашему, вышел от него, – с лица изменился, не узнать. Говорит мне – давай меняться, я на твое место, а ты князю весть передашь. Встал он тогда рядом с Иваном Молодым.
– Поблизости, значит, – встрепенулся Иван Васильевич.
– Совсем рядом. Стрела каленая, с воды угорской, прямо в князя летела, да только закрыл его собой Анисим, и… – тут гонец запнулся.
– И что?
– Я к нему подбежал и слова его услышал.
– Какие же слова?
– Не понял я, – ответил гонец, – странные.
– Говори! – приказал правитель Москвы.
– А такие: «Передай великому князю, пусть за сына своего не боится, пока есть у него слуги верные!»
– Что еще велел передать? – с необъяснимым страхом спросил Иван Васильевич.
– А еще велел передать… прости, великий государь… велел он передать, что бес тебе врет.
Когда увидел великий князь полки русские, не стал дожидаться, выскочил, побежал им навстречу задыхаясь, ртом хватая ледяной воздух… Спросил Холмского:
– Орда… где?
И только получив ответ: «За нами никого нет», – обнял сына.
– Иван, Данила, всем велите бить в колокола! По всей Русской земле молебны творить. Спасла нас с братом, нашу землю, удел наш, Владычица Небесная! Она и святое воинство Ее обратили вспять войско татарское. Отныне мы свободный народ!
– Надолго ли, государь? – спросил Данила Дмитриевич.
– Навсегда, Данила! Покров Ее над нами – навсегда.
Айнур Сибгатуллин. Басурмане
– Государь, бояре собрались!
Иван Васильевич оторвал взгляд от раскрытой книги. Беззвучно шевеля губами, он повторил про себя слова псалма: «И буду преследовать врагов моих, и настигну их, и не возвращусь, пока не сгинут они. Стесню их, и не смогут встать, падут под ноги мои. И измельчу их, как прах пред лицом ветра, как уличную грязь разровняю их. Ты избавишь меня от распри народа, поставишь меня во главе племён; народ, которого я не знал, стал рабом моим…».
Правитель осенил себя крестным знамением. «Воистину так, Господи. И помоги мне, во имя Твое, одолеть врагов окаянных – ливонцев с литвинами, шведами и прочими немцами, татар астраханских да казанских, а с ними ногайцев. А пуще всего помоги, Господи, покончить с окаянным мысленным волком – ужасным ханом Ахматом и его безбожной Ордой агарянской. Извести на корню племя подлое. Чтоб за все лишения мои ответ сполна понесли. Дай мне сил, Господи».
Спальник Акинфий осторожно кашлянул.
Тот продолжал неподвижно сидеть на лавке, держа на коленях тяжелую рукопись. Наконец Иван распрямил плечи и огляделся. Заметив спальника, хмуро бросил:
– Чего тебе?
– Государь, бояре в думе о царстве Ахматовом вершить приговор собрались. Тебя нижайше просят для почину…
Иоанн отложил книгу в сторону и прошелся по горнице. Тени от свечных огоньков восколебались по стенам.
– Кликни дьяку, чтоб послов ордынских привели ко дворцу. Пускай в сенях пождут. Ступай.